Книга Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Строй редел. Но пленников вели дальше.

И вот они оказались возле разбитой синагоги. Под закопченной стеной солдаты возились со складным жертвенником. У входа прислонено вблизи громадное древко с кулаком.

— Куда? — окликнули их.

— К приору ведем, по приказу! — отозвался детина-солдат. — Сам знаешь, наша палатка где, а мы из-за этих ублюдков сюда притащились!.. — Он зло посмотрел на Луку, замахнулся, но не ударил.

Пленников втолкнули в синагогу.

Внутри за перевернутой бочкой сидел приор и ел дымящуюся курицу. Манлий виновато расхаживал поодаль. Приор ругался:

— Не могли как следует пожарить!.. Обгорела вся на хребте!

Манлий отвечал:

— Повар отошел — и вот…

При виде пленников приор, продолжая жевать, глазами указал солдатам, куда их поставить, зажатой в руке костью дал знак снять ярмо и даже разрешил развязать Луке руки.

— Твой брат, я знаю, бунтовщик-сикарий, — с трудом прожевывая кусок, сказал он старику. — Мне доложили, что тебя поймали возле его логова в Моавитах. Но он ушел. Где он сейчас?

Старик, потирая шею, смотрел мимо него.

— Молчишь? — крикнул приор и швырнул в него костью. — Отвечай!

Кость пролетела мимо старика. Тот проводил ее равнодушным взглядом.

— Делаешь вид, что не понимаешь меня? Ничего, скоро вы все будете говорить по-нашему, а не на своем собачьем наречии. Где твой брат?.. Где эта гадина прячется?..

Старик молчал.

— Распять! — коротко бросил приор и ткнул курьей грудкой в сторону мальчишки: — Ты, сказали, носил жратву бунтовщикам. Где они сейчас?

Тот молчал.

— Он не понимает тебя, — сказал Лука.

— Если он не понимает, ты переведи.

Лука исполнил. Мальчик, насупившись, прошептал:

— Знаю, но не скажу. — Веснушки на его лбу сдвинулись вместе.

— Он не знает! — сказал Лука.

— Как же он не знает, когда еду им носил? Тогда переведи ему: если через час он не скажет, где они, я казню его вместе с вами. — Заметив, что при словах «вместе с вами» Лука шевельнулся, приор подтвердил: — Да — да, вместе с тобой и со стариком этим паршивым. Ты ведь лазутчик?

— Нет, — ответил Лука, — Я свободный человек, живу в горах…

— В горах? — кисло усмехнулся приор. — В горах-то они и сидят. Из — за этих гор мы потеряли два легиона. В каких горах?

— Здесь, в Моавитах. Все меня знают. Даже звери и птицы…

— Ты что, рехнутый?.. А это зачем тебе? — приор мотнул головой на бочку, где Манлий раскладывал краски, тушь, пергамент из мешка. — Наши стоянки отмечать? Солдат пересчитывать? Орудия срисовывать? Планы воровать? Римской власти вредить?

— Я… Пишу… Рисую… Калам, листы. Больше ничего нет. Никакого оружия…

— Это и есть твое оружие, — усмехнулся приор и с хрустом отломал ножку, а обгорелый хребет кинул в угол синагоги. — Попишешь ты у меня! И поплачешь! Кровавыми слезами!.. Ты ведь христ? Обыскивали его?

Манлий проворно пробежался по Луке, раскрыл халат-талиф, увидел крестик на шее, сорвал его и кинул на стол. Приор ножом поддел шнурок.

— Это что еще такое? На шеях кресты носить? Первый раз вижу! Вот и всё. Этих двоих распять, а мальчишку, если не заговорит, через час ко мне! — приказал он.

Манлий, нагнувшись к уху приора, сообщил:

— Начальник, ты же знаешь — у нас почти нет досок и гвоздей — всё ушло на починку башен. Может, их просто так, без возни: по башке — и в колодец?..

Приор мрачно и внимательно осмотрел застывший жир на железном блюде. Заглянул в бокал, куда Манлий тотчас подлил вина. Потер щеку. Пробормотал:

— В колодец… По башке… Да это же простое быдло, тягло! Их не резать, а работать заставлять надо. Мы с германцами бьемся не потому, что они своим идолищам молятся, а за неповиновение. Не все ли равно — крестятся эти христы, сморкаются или пляшут в своих пещерах: лишь бы покорно работали да подати платили… — Приор помолчал, разглядывая крестик. Покрутил шнурок на пальце: — Придумали кресты на шеях носить! Ну и что? Пусть хоть камни носят, лишь бы не бунтовали… По мне — так их вообще отпустить надо… Но тебе известен приказ легата — всех распинать, чтоб другим неповадно было. А приказ легата — это приказ императора, ни-ко-гда-не-о-ши-ба-ю-ще-го-ся! — по складам с желчью проскандировал он и допил вино.

Манлий тут же долил в бокал и озабоченно согласился:

— Да, не ко времени сейчас с легатом связываться… А ну, донесут ему, что мы лазутчиков отпустили?

— Да. И это тоже. На кресты дерево и гвозди найдешь, а привязать веревками, какая разница?.. Я завтра проверю! — погрозил приор пальцем, залпом опрокинул бокал и рыгнул.

— Исполню! — пообещал Манлий, хотел было идти, но вернулся к столу: — Рвы на ночь копать? Люди очень устали.

— Не надо. Всё равно дальше переть… И конца-края не видно… А с этими не тяни. Если к утру не умрут — заколешь перед уходом. Чего без толку мучить?

— Может, сразу заколоть? — предложил Манлий, которому было лень затевать всю эту волокиту с казнью и крестами.

Приор швырнул крестик на блюдо, в жир, где лежали остатки курицы. Вздохнул:

— Нет уж, пусть повисят. Сам же говорил, что стукачей полно. Это раньше Рим любили!.. Теперь мы только каратели. А на крови ничего не стоит. Этому их учитель учит! — пьяным кивком указал он на пленников и заключил: — И правильно учит! Ты с ними по-хорошему, и они с тобой по-хорошему. А если ты по-плохому, то и они огрызаются… Не лучше всё тихо-мирно делать, добром, как старый цезарь? Ты вспомни, как нас встречали раньше? Еда, бабы, вино, игры, танцы, пляски! А теперь? Трупы, гниль и падаль. Спятили они там, наверху, что ли? Стариков и детей вешать — это дело? Но приказ есть приказ. И его надо исполнять! Приказы не исполнять нельзя — за это суд! Вот был приказ из Массады никого живым не выпускать — нет, главного бунтовщика Элиазара выпустили, а он теперь опять шайки по всей Иудее собирает. А почему выпустили? Откупился, вот почему. А почему откупился? Потому что у карателей нет ни чести, ни совести, рты забиты сплетнями, а уши — слухами, вот почему.

Манлий, слушая излияния захмелевшего приора, пару раз нетерпеливо прошелся по разбитой синагоге и, наконец не выдержав, выглянул наружу:

— Эй, кто там! Силач! Анк! Берите этих и ведите к колодцу, я догоню, доски привезу.

Двое здоровяков ввалились внутрь. Анк, схватив за шиворот старика и мальчишку, поволок их наружу, Лука сам пошел следом, показывая покорность, чтобы не связали рук. Но долговязый Силач только подтолкнул его, сказав довольно миролюбиво:

— Иди шагай!

Их вели через село, превращенное в лагерь.

Солдаты рубили заборы на костры, чистили щиты, переобувались. Раскатывали палатки, стругали колья, вбивали их в землю, растягивали полотнища палаток. Некоторые слонялись без дела. Что-то подкручивали в камнеметнях. Кто-то переругивался из-за дежурства. Кто-то молча копался в мешках. Кашевары разводили огонь под треногами. Гремели миски. Кое — где уже сухо щелкали кости, игроки спорили, с грохотом швыряя шлемы и матеря богов. Перетаптывались лошади в телегах-кухнях.