Книга Реки Лондона - Бен Ааронович

Пол под нами начал вибрировать, и я едва успел подумать: «Что за черт», как вдруг на южную стену магазина обрушилась сплошная стена воды. Дверь резко распахнулась. Я не успел ни за что ухватиться — меня подняло мощной волной и шарахнуло о потолок. Ударом вышибло воздух из легких, и я вынужден был закусить губу, чтобы не сделать рефлекторный вдох. В какой-то момент я проморгался и увидел Беверли — она расслабленно лежала на воде в окружении обломков и осколков. А потом вода схлынула, так стремительно, что я больно ударился о пол.

Отец семейства оказался сознательнее и проворнее — он ухватился за шкаф, придерживая другой рукой своих. Немцы заверили меня, что с ними все в полном порядке. Недовольны были только двое младших — они хотели повторить. Беверли, стоя посреди магазина, победно взметнула вверх руку, сжатую в кулак.

— Оп-па! — воскликнула она. — Пусть-ка Тайберн так попробует!

* * *

Эйфория придала Беверли столько сил, что мы даже смогли проводить наших немцев до ближайшей машины скорой помощи. Судя по тому, что я увидел, когда мы вышли, волна, вызванная Беверли, поднялась откуда-то из центральной части рынка и, выплеснувшись наружу, залила площадь у церкви слоем сантиметров в десять. По моим прикидкам, Беверли разом нанесла городу ущерб, четырехкратно превышающий убытки от погромов. Но вслух я об этом говорить не стал. Ей не удалось погасить огонь, бушевавший на крыше, но прибывшая пожарная команда как раз готовилась с ним разобраться. Беверли, увидев пожарных, почему-то очень разволновалась и изо всех сил потащила меня прочь от рынка, вверх по Джеймс-стрит. Беспорядки, похоже, завершились, пришла очередь прессы охотиться за сенсациями. Бойцы территориальной группы в полной амуниции стояли вокруг компаниями по несколько человек, обсуждали технику боя телескопической дубинкой и поправляли значки с личными номерами.

Мы уселись на цоколь колонны солнечных часов на Перекрестке семи дорог.[56]Мимо одна за другой проносились аварийно-спасательные машины. Беверли при этом каждый раз вздрагивала. Мы промокли до нитки и, несмотря на теплый вечер, начинали мерзнуть. Беверли взяла мою ладонь и сжала.

— Я так влипла, — прошептала она.

Я обнял ее, и она тут же воспользовалась этим — просунула холодную ладонь мне под рубашку, стала отогревать.

— Спасибо тебе большое, — сказал я.

— Просто помолчи и думай теплые мысли, — отозвалась она.

А какие еще мысли я мог думать, когда ее грудь упиралась мне в бок?

— Значит, ты раскурочила несколько водопроводных труб, — проговорил я. — Что тебе теперь грозит?

— Я испортила пожарные гидранты, а это означает, что почитатели Нептуна будут в ярости.

— Почитатели Нептуна?

— Я имею в виду Лондонскую пожарную службу.

— А они что, почитают Нептуна?

— Официально — нет. Но ты же понимаешь, моряки — значит, Нептун, это естественно.

— А разве пожарные — моряки?

— Сейчас — нет, — ответила Беверли. — Но в старые времена городу нужны были толковые и вышколенные парни, умеющие обращаться с водой, веревками, лестницами и не боящиеся высоты. А многие моряки как раз искали надежную и приличную работу на суше — и вот результат, взаимовыгодное сотрудничество.

— Нептун, — повторил я, — римский бог моря?

Беверли положила голову мне на плечо. Волосы у нее были мокрые, но я отнюдь не возражал.

— Моряки суеверны, — проговорила она. — Даже те, кто вериг в Бога, все равно в глубине души чтут Властителя Глубин.

— А ты его встречала? — спросил я.

— Нептуна? Не мели ерунды, — усмехнулась Беверли. — Его в природе не бывает. Все равно мне не по себе из-за этих гидрантов, но по-настоящему меня тревожат Воды Темзы.

— Постой, я угадаю, — сказал я. — Почитатели ужасного Ктулху?

— Я сомневаюсь, что они вообще в кого-нибудь верят, — отозвалась Беверли, — но не стоит злить тех, кто может спустить канализацию тебе в исток.

— А знаешь, — сказал я, — я ведь так ни разу и не видел твоей реки.

Беверли чуть повернулась, устраиваясь поудобнее у меня на груди.

— У меня есть маленький домик возле Кингстонского канала, — сказала она. — Всего лишь коттедж на две семьи, но зато сад тянется до самой реки. — Она подняла голову, и ее губы почти соприкоснулись с моими. — Можем как-нибудь поплавать.

Я поцеловал ее. Она пахла клубникой, мороженым и жевательной резинкой. Один бог знает, как далеко мы могли бы зайти, — но тут вдруг подъехал «Ренджровер», взвизгнув тормозами, и Беверли отпрянула от меня так резко, что я чуть не прикусил себе губу.

Из машины вылезла невысокая, крепко сбитая женщина в джинсах и подошла к нам. У нее была темная кожа и круглое выразительное лицо. Сейчас оно выражало крайнюю степень раздражения.

— Беверли, — скомандовала она, как будто не замечая моего присутствия, — ты очень крупно попала. Быстро в машину.

Вздохнув, Беверли поцеловала меня в щеку. Потом встала и подошла к сестре. Я тоже кое-как поднялся, преодолевая боль в расшибленной спине.

— Питер, — проговорила Беверли, — это моя сестра Флит.

Флит окинула меня оценивающим взглядом. На вид ей было лет тридцать с небольшим, и у нее была очень спортивная фигура: широкие плечи, тонкая талия, мощные округлые бедра. На ней был твидовый пиджак поверх черной рубашки поло. Коротко подстриженные волосы топорщились густым ежиком. У меня возникло странное ощущение, что я ее уже где-то видел. Так бывает, когда смотришь на какого-то не очень известного актера и никак не можешь вспомнить фамилию.

— Была бы очень рада познакомиться с вами, Питер, но сейчас не время, — сказала Флит. И добавила, адресуясь Беверли: — Садись в машину.

Беверли послушалась, грустно улыбнувшись мне напоследок.

— Подождите-ка, — сказал я, — я вас где-то видел.

— Вы учились в одной школе с моими детьми, — ответила Флит, садясь в «Ренджровер». И, едва захлопнув дверцу, принялась кричать на Беверли. Слышно было плохо, но слова «безответственная девчонка» я разобрал. Беверли, заметив, что я смотрю, закатила глаза. Я задумался, каково это — расти в окружении такого количества сестер. Наверное, было бы хорошо, если бы и меня кто-нибудь вот так же увез на «Рендж-ровере», пусть даже и ругался бы всю дорогу.

У лондонских беспорядков есть одна странная особенность — вне их границ жизнь идет так, будто ничего не случилось. Ковент-Гарден выгорел почти полностью, и это было очень плохо. Однако плюс состоял в том, что центральные станции метро и улицы, по которым ходят автобусы, почти не пострадали. Было темно, я вымок до нитки, путь в «Безумие» по-прежнему был для меня закрыт, а о том, чтобы провести еще одну ночь в кресле у Найтингейла в палате, я даже думать не хотел. Поэтому решил поступить так, как поступают все, кому некуда идти, — они возвращаются в то единственное место, где им всегда откроют дверь.