Книга Королевское высочество - Томас Манн

— Но почему тут нельзя обойтись без банкирского дома или консорциума банков? — вслух размышляла она. — В книжке ничего об этом не сказано, но, по-моему, на практике это совсем не обязательно.

Теперь она говорила серьезно, без привычных кавычек, ибо и ей надо было проделать ту же головоломную работу, что и Клаусу-Генриху после разговора с фон Кнобельсдорфом. Когда через несколько недель Клаус-Генрих повторил свой вопрос, не желает ли она присутствовать на придворном балу, и сообщил, какие для этого случая оговорены отступления от церемониала, она вдруг ответила, что желает и согласна завтра вместе с графиней Левенюль завезти карточки вдовствующей графине Трюммергауф.

В этом году придворный бал был назначен ранее обычного, на конец ноября; по слухам, таково было желание одного из членов великогерцогской фамилии. Господин фон Бюль цу Бюль горько сетовал на такую спешку, вынуждавшую его и низших придворных чинов на скорую руку покончить с приготовлениями к столь важному празднеству, в частности с неотложным ремонтом парадных покоев Старого замка, но вышеназванный член августейшего семейства заручился поддержкой господина фон Кнобельсдорфа, и гофмаршалу пришлось покориться. Так получилось, что общественное мнение еще не освоилось с тем событием, которое, собственно, было гвоздем вечера и по сравнению с которым перемена даты была ничто: едва только «Курьер» жирным шрифтом оповестил о визите к графине Трюммергауф и о приглашении, не преминув обычным шрифтом, но в самых теплых выражениях высказать свое удовольствие и поздравить дочь Шпельмана с представлением ко двору, — как знаменательный вечер наступил и не успели люди почесать языки — все уже свершилось.

Никогда еще пятьсот счастливцев, чьи имена стояли в списке приглашенных на придворный бал, не вызывали столь сильной зависти, никогда еще обыватель с таким жадным любопытством не проглатывал отчет «Курьера», эти блистательные газетные столбцы, плоды ежегодного творчества некоего спившегося аристократа, написанные в таком помпезном стиле, что читатель словно заглядывал в сказочное царство, меж тем как на самом деле бал в Старом замке не отличался особой пышностью и даже, наоборот, был весьма скромен. Но отчет не простирался далее ужина с французским меню, а все, что воспоследовало за тем, и вообще все неуловимые нюансы великого события поневоле дошли до публики в изустной передаче.

Громадный оливковый автомобиль, в котором обе дамы приехали в Старый замок, затормозил у Альбрехтовских ворот почти вовремя, но все же господин фон Бюль цу Бюль успел порядком поволноваться. В парадном мундире, по пояс увешанный орденами, в напомаженном каштановом парике и в золотом пенсне, он с четверти восьмого переступал с ноги на ногу, стоя посреди Рыцарского зала с доспехами по стенам, в котором собирались члены великогерцогской фамилии и высшие придворные чины, и много раз посылал камер-юнкера в бальный зал справиться, не прибыла ли фрейлейн Шпельман. Он рисовал себе самые немыслимые стечения обстоятельств. Если новоявленная царица Савская опоздает, — а от нее чего угодно можно ждать после того, как она прошла через цепь караула! — тогда задержится и торжественный выход великого герцога со свитой, и раз она во что бы то ни стало должна быть представлена первой, значит двору придется ее дожидаться, ведь немыслимое же дело, чтобы она вошла в бальный зал после великого герцога… Наконец-то, слава тебе господи! Буквально за минуту до половины восьмого она появилась со своей графиней, и в зале возникло заметное движение, когда встречавшие приглашенных камергеры указали ей место в собравшемся великосветском обществе, рядом с дипломатическим корпусом, а значит впереди дворянства, придворных дам, министров, генералитета, председателей обеих палат, — словом, впереди всех на свете. Флигель — адъютант фон Платов тотчас отправился доложить великому герцогу в его покои, и Альбрехт, одетый в гусарский мундир, проследовал сперва в Рыцарский зал, не поднимая глаз, поздоровался с членами своей фамилии, предложил руку тете Катарине, и, после того как господин фон Бюль на пороге настежь раскрытых дверей трижды стукнул своим жезлом по паркету, двор вступил в танцевальный зал. Очевидцы уверяли потом, что присутствующие были до неприличия невнимательны во время обхода зала высочайшими особами. Куда бы не приблизились Альбрехт и его торжественно выступающая тетя, всюду, вместо надлежащей благоговейной сосредоточенности, начинались торопливые поклоны и приседания, ибо все головы были неуклонно повернуты в одну сторону, все глаза с жгучим любопытством устремлены в одну точку… У той, на ком сходились все взоры, раньше было много врагов среди присутствующих в зале, главным образом среди дам, среди Трюммергауфов, Пренцлау, Верцанов и Платовых женского пола, которые обмахивались здесь веерами, и, бывало, колючие и холодные взгляды по-дамски критически рассматривали ее. Но то ли ее положение уже настолько утвердилось, что она стала недосягаема для критики, то ли ее личное обаяние само по себе парализовало затаенную вражду, так или иначе на балу все в один голос повторяли, что Имма Шпельман прелестна, как дочка горного короля. На следующее утро вся столица — от министерского писаря до рассыльного на перекрестке — могла бы без запинки описать ее туалет.

На ней было платье из бледно-зеленого китайского шелка, затканного серебром, с вставкой из драгоценнейшего старинного серебряного кружева. Царственная бриллиантовая диадема сверкала всеми цветами радуги в ее иссиня-черных волосах, которые так и норовили выбиться на лоб гладкими прядями, и длинная, тоже бриллиантовая, цепочка была дважды или трижды обвита вокруг ее смуглой шеи. По-детски миниатюрная, но какая-то удивительно серьезная и умная в своей детскости, с огромными, выразительными, говорящими глазами на бледном личике, стояла она рядом с графиней Левенюль, одетой, по своему обыкновению, в коричневое, но на этот раз атласное платье. Когда кортеж приблизился к отведенному ей почетному месту, она не присела в придворном реверансе, а лишь слегка склонилась с целомудренной грацией пажа; когда же принц Клаус-Генрих с лимонно-желтой лентой и плоской цепью фамильного ордена «За постоянство», с серебряной звездой Гримбургского грифа на груди, об руку с худосочной кузиной, умевшей говорить только «да», вслед за великим герцогом прошел мимо Иммы, она улыбнулась, не размыкая губ, и по-приятельски кивнула ему, а собравшихся точно пронизал электрический ток.

После того как высочайшие особы поздоровались с дипломатическим корпусом, началось представление, и началось оно с Иммы Шпельман, хотя среди впервые приглашенных высокопоставленных девиц были две графини Гундскель и баронесса фон Шуленбург-Трессен. Подобострастно изгибаясь и скаля в улыбке вставные зубы, господин фон Бюль представил своему монарху дочь Шпельмана. Пососав верхнюю губу короткой и пухлой нижней, Альбрехт посмотрел сверху вниз на целомудренно сдержанный поклон юного пажа, а Имма, выпрямившись, устремила испытующий взгляд темных выразительных глаз на болезненного гусарского полковника, стоявшего перед ней во всем своем спокойном высокомерии.

Великий герцог задал ей ряд вопросов, хотя во всех других случаях ограничивался одним, спросил, как чувствует себя ее отец, помогает ли ему Дитлиндинский источник и освоилась ли она сама у нас, на что она отвечала своим ломающимся голосом, выпятив губы и покрутив черноволосой головкой. После минутной паузы, возможно это была минута внутренней борьбы, Альбрехт выразил свое удовлетворение тем, что видит ее при дворе, а потом пришла очередь графини Левенюль, и она, глядя куда-то вбок, склонилась в глубоком реверансе.