Книга Алексей Орлов - Нина Молева

— Время придет, узнаешь. А пока расскажу тебе все, что мне известно. Тем и довольствуйся.

— Я весь внимание, ваше сиятельство.

— И записывать ничего не смей. Дело тайное — бумаги здесь ни к чему. Так вот, этим ноябрем она приехала в Берлин и назвалась девицей Франк. Спутников не имела, багажа и денег тоже. Однако в гостинице остановилась самой лучшей. В журнале для приезжих отметилась, что приехала из Кельна. Поручителем своим назвала банкира Шумана из Данцига и еще барона Штерна с супругой из Кельна. О них все прознать следует. Найдешь ли людей нужных?

— Ваше сиятельство, самое большее через неделю вы будете знать о них решительно все. Банкиры повсюду связаны между собою. Если только ваша принцесса не лжет.

— Слова мне ее не нужны — только дела. Так вот, принцесса вскоре объявилась в Генте. У нее снова не было спутников, но появился внушительный багаж, дорогие туалеты и — деньги. Ее кредитором стал купеческий сын Ван Туре. Ходили слухи, что принцесса, назвавшаяся на этот раз девицей Шель, вступила с ним в связь. И это неважно, лишь бы выяснить, куда неожиданно выехала принцесса в сопровождении Ван Турса. Здесь есть другой след — у Ван Турса остались в Генте жена и его собственные неудовлетворенные кредиторы, которые наверняка пытаются его разыскать.

— Значит, Гент.

— Вовсе нет. Мне известно, что спустя самое короткое время бывшая девица Шель появилась в Лондоне под именем госпожи де Тремуйль. Ей был открыт кредит у лондонских банкиров. Она не стеснялась в расходах. Ее видели на скачках, гуляниях, в театрах. В частных домах она не появлялась и частных знакомств не заводила. Ее постоянно сопровождал Ван Туре, но уже под именем барона Эмбса, и вскоре в ее свите появился еще один банкир — барон Шенк. Дама внезапно выехала из Лондона вместе со всей своей свитой, и теперь ваше дело ее найти и дальше не спускать с нее глаз.

— Но сведения, которыми вы располагаете, ваше сиятельство, вы считаете безусловно достоверными? Ведь трудно себе представить, чтобы подобная безвестная особа оставалась в памяти людей. Вот если бы за ней велось наблюдение…

— А кто вам сказал, что оно не велось? Но теперь мои интересы разошлись с интересами тех, кто вел до сих пор сыск. К тому же я ставлю обязательное условие — никто не должен догадаться, что вы интересуетесь этой особой. Никто!

— Но это будет стоить лишних денег, ваше сиятельство.

— Не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в том, что немалая их часть незаметно останется в ваших карманах. Это меня не смущает. Неразумные траты я сумею пресечь и вас смогу призвать к порядку, может быть, и не слишком для вас приятным путем.

ПЕТЕРБУРГ

Зимний дворец
А. А. Протасова, Г. Г. Орлов, Екатерина II, А. С. Васильчиков

— Вот, кажись, и подъезжаем. Только бы никто внимания не обратил. Велела Герасиму остерегаться, да что с мужика взять, а тут дело такое тонкое — испортить ничего не стоит.

— Анна Степановна, Аннушка, да растолкуй ты мне, наконец, почему а твоей карете едем, почему сторожишься ты так. Что, не договорилась ты с императрицей, что ли?

— Господи, дядюшка, Григорий Григорьевич, как это не договорилась! Да нешто бы посмела без разрешения. Сам видишь, дела какие пошли: сегодня в чести, завтра за околицей.

— Так чего ж боишься тогда?

— Григорий Григорьевич, не держи на меня гнева, ни в чем я перед тобой и Алексеем Григорьевичем не виновата. Не успел ты в Фокшаны уехать, разговоры у государыни пошли. При мне ни слова. Ласкова государыня по-прежнему, ничего не могу сказать, а вот доверенности былой будто и нету.

— С кем разговоры-то?

— С Никиты Ивановича Панина началось.

— Да уж, не любит он наше семейство, ничего не скажешь. А что говорили, не знаешь?

— Одна Марья Саввишна, может, и слыхала. Иным разом у нее вроде бы за чайком собирались. Только из нее слова не вытянешь. Проста, проста, а все смекает.

— А кроме Никиты?

— Барятинский князь. Иван Сергеевич.

— Вместе с Паниным? Да быть того не может! Панин его на дух не принимал.

— А тут, видно, принял. Не столько он сам, сколько супруга княжеская хлопотать принялась.

— Принцесса-то? А ей что за печаль?

— Не поручусь, а вроде краем уха слыхала: не простила она кончины покойного государя.

— Тогда бы с мужем счеты и сводила.

— Григорий Григорьевич, дядюшка, да ведь сподручней ей во всем Алексея Григорьевича винить. А сама-то как-никак одна с государем кровь — вот и дает о себе знать.

— Ай да Екатерина Петровна! И что, больше никого?

— Хорошо бы. Только вскорости и граф Петр Иванович Панин объявился.

— Петр Панин? Да ведь государыне он давно не по нраву был.

— Не спрашивай, Григорий Григорьевич. Сама ничего в толк взять не могла, разве что сразу смекнула: не к добру. Так оно и вышло. Апартаменты твои поначалу заперли. Думала, может, для осторожности. А там узнала, что в ночи все из них в Мраморный твой дворец вывезли.

— Спрашивала государыню?

— Как не спрашивать! Сначала к Марье Саввишне. Ну, от нее слова лишнего не услышишь, а все не удержалась. Мол, каково-то хорошо нам с графом Григорием Григорьевичем было. Говорю, так вернется же он. Она головой качает горестно так. Любила она вас, да и вся прислуга дворцовая как любила, и вот дожили!

— Корнета-то как же привезли? Как государыня о нем объявила?

— А никак. Будто по службе ему здесь так и надлежит быть. Камердинеру велела для него дверь открытой в каждую пору дня и ночи держать.

— И что корнет?

— Веришь, дядюшка, вроде бы стеснялся. Входить-выходить из апартаментов твоих краснел все, бочком проскочить старался. Против тебя все большое опасение имели: как бы ненароком не вернулся, как бы гневом не вскипел. Вот солдат-то и поставили.

— Корнета стеречь!

— Его самого. Меня государыня на спытки пригласить изволила. Мол, кому служить будешь, Анна Степановна, — мне или дядюшкам своим. Что тут скажешь? Вам, ваше императорское величество. Она улыбнуться изволила, а потом посуровела: чтобы больше у меня за Орловых не хлопотать. Поняла ли, Анна Степановна? Оттого и боялась разговор завести, чтоб тебя приняла. Время выбирала. Хоть как хочешь, Григорий Григорьевич, казни, а должна я тебе правду сказать: не читала государыня твоих писем. Ни единого. Все генерал-адъютанту для распечатывания отдавала.

— Вот, значит, до чего дошло!

— Кабы того хуже не стало! Я ведь не встречи твоей с государыней просила — аудиенции, чтобы тебе самому о Фокшанах все как есть доложить. Потому и — не серчай, Бога ради, Григорий Григорьевич, при разговоре вашем генерал-адъютант будет. Для порядку.

— Это кто, не корнет ли?