Книга Игра королев - Дороти Даннет

Он был так безнадежно самовлюблен и испорчен, что Сибилла даже не испытывала жалости. И она сказала резко:

— Твоя мать виновата во многом, но, хотя у тебя и заячье сердце, ты бы мог постараться и жить как мужчина. Думаю, ей это тоже было бы приятно.

Сохранив еще остатки гордости, он не собирался просить прощения.

— Мать ничего не знает. Это убьет ее. Что… что вы собираетесь предпринять?

Сибилла холодно оглядела его всего, задержав взгляд на дрожащих руках, и проговорила медленно:

— Твоя мать — старая больная женщина, к тому же несчастная. Я не завидую тебе, но и ей не следовало доводить себя до подобного состояния. Не волнуйся ни о чем. Ей придется нелегко, хотя заслуживает она гораздо большего. Я бы хотела видеть, как тебя повесят. Из-за тебя я чуть было не лишилась обоих сыновей и потеряла внука. Но это было бы несправедливо по отношению к тем птицам высокого полета, что живут среди нас открыто, ни от кого не таясь. Ты торговал сведениями, добытыми из вторых и третьих рук, подстегиваемый жесточайшей нуждою. Без нужды ты не станешь убивать. Зачем тебе жить — это уже твоя забота.

Она подошла к столу и положила перед Хантером лист бумаги и перо.

— Мне нужно только одно, — сказала Сибилла. — Твое признание, которое сняло бы с Фрэнсиса вину за то, что совершил ты. — Хантер заколебался, и она прикрикнула в гневе: — Ну же, пиши! Среди всего того, что ты натворил, какое это имеет значение?

Хантер тупо взглянул на нее, потом склонился и взял перо. Сибилла прочла написанное, запечатала бумагу и прибрала ее.

— Вот так. Это не спасет его, как ты догадываешься… но, наверное, хоть немножко поможет. А теперь тебе лучше уехать. Я переговорю с твоей матерью и отправлюсь домой. Сундук будет открыт и его содержимое обнародовано через два дня. К тому времени, — заключила Сибилла, — тебе лучше быть подальше отсюда.

Он робко поднял голову, все еще не понимая:

— Я могу ехать?

— Да. Счастливого пути, — подтвердила она — глаза ее были холодными и блестящими, жесткими, как сапфиры.

Услышав, как копыта цокают по булыжнику, Сибилла спокойно поднялась с кресла и направилась в верхний этаж, в комнату матери сэра Эндрю.

Еще весной терьер подох от ожирения и духоты. С тех пор даму Катерину ничто не могло развлечь: сын едва бывал дома, а книги, картины и драгоценные вещицы из слоновой кости и яшмы успели надоесть. Она жаждала общества, но всякого приходящего встречала ядом, накопившимся за долгие месяцы добровольного затворничества. Сибилла тихо присела у кровати, застеленной тафтою, рядом с мягкими, тщательно взбитыми подушками, и долго слушала яростные нападки Катерины Хантер на сына, на слуг, на соседей, на болезнь и, наконец, когда ледяной поток гнева выплеснулся с невиданной силой, даже на самого Создателя.

Мягкий голос вдовствующей леди пресек эти излияния:

— Почему ты не велишь слугам отнести тебя вниз?

Черные глаза блеснули насмешкой.

— Это было бы чудесно, — проговорила старуха. — К сожалению, как ты знаешь, я частично парализована.

— Ничего удивительного, — ласково отозвалась Сибилла. — И если ты не попытаешься хоть как-то помочь себе, то скоро будешь парализована полностью, и это тебе не понравится. Я привезла для тебя носилки. Через полчаса двое моих людей снесут тебя вниз.

В черных глазах мелькнула тревога, но на сморщенном, поблекшем лице можно было прочесть одно лишь презрение.

— Деньги избаловали тебя, Сибилла, но я бы предпочла все же, чтобы этот царственный тон ты приберегла для Мидкалтера. Слыхала я, будто твой сын оставил жену.

— Нет, не оставил, и грубости не помогут тебе увильнуть, — ответила почтенная леди. — Внизу хорошо натоплено, есть удобная кушетка. Тебе там понравится.

— Сибилла, я не ребенок и не идиотка. Терпеть не могу, когда меня пытаются ублажить, и не выношу, когда мною командуют. Немощи мои не дают мне возможности выйти за пределы этой комнаты. Не думаешь ли ты, что ради твоего каприза я стану подрывать свое здоровье, вернее, то малое, что от него осталось?

— Тебе нечего бояться, — холодно возразила Сибилла. — Твой лекарь разрешил.

Черные глаза вспыхнули злобой.

— Младенец умер, мне говорили.

— Да.

— Это твой младшенький убил его или мать сама избавилась от ребенка?

— Ни то, ни другое. Не глупи, Катерина, ведь ты же не хочешь, чтобы я ушла.

— Я и не говорила, что хочу, ты, Сибилла, больно уж умничаешь.

Вдовствующая леди прибавила:

— В смерти ребенка никто не виноват, если тебе действительно интересно это знать. Мариотта с Ричардом помирились и очень счастливы. Фрэнсис под стражей в Эдинбурге. Через неделю он предстанет перед судом парламента, и мы все надеемся, что его оправдают.

В маленьком сморщенном личике, застывшем на подушках, изобразилась жалость.

— Оправдают! Милая моя, даже у Калтеров на это не хватит денег.

— Тогда его оправдают ради наших красивых глаз, — безмятежно продолжала Сибилла. — Что, если мне поговорить по душам со всеми лордами — членами парламента? Или ты думаешь, что недели на это не хватит?

В черных глазах мелькнуло что-то новое. Дамы немного помолчали, затем леди Хантер заметила своим пронзительным голосом:

— На это даже у тебя, Сибилла, не хватит наглости. Что-то стряслось, не иначе. Никто не навещает меня просто так.

Вдовствующая леди не стала кривить душой:

— Да, стряслось. Это касается Денди.

Тонкие губы сжались.

— Ну еще бы. Какую глупость совершил он на этот раз?

— Какую бы… глупость он ни совершил, — пояснила Сибилла, — он это сделал ради тебя. Тебе, Катерина, не так-то легко угождать.

— Парень нуждается в твердой руке, — заявила старуха, тяжело дыша. — Его следует держать в ежовых рукавицах. Другие управляют имением так, что оно приносит доход… добиваются почестей при дворе… становятся знаменитыми… женятся на богатых наследницах. Мой старший сын…

— Денди делал для тебя все, что мог, — прервала ее Сибилла. — И я должна сказать вот что. Он почувствовал, что никогда не сможет преуспеть на… праведном пути, и свернул на тропку, которая завела его далеко. Слишком далеко.

— Ему грозит беда?

— Да, грозит. Если его схватят.

— И ты приехала предупредить?

— Да.

Обе долго молчали. Затем больная старуха с усилием села в постели и заговорила своим обычным голосом:

— Ну что ж, полагаю, ему лучше покинуть страну. Пусть придет. Я дам ему денег. А после пусть носа сюда не кажет, пока все не уляжется. — Катерина даже не спросила, что сделал ее сын.