Книга Крестоносец - Майкл Айснер

— Они попытаются нас разделить, — предупредил Саламаджо, — и прикончить поодиночке. Держитесь вместе. Если кто-то из вас окажется один, пусть пробивается обратно к остальным.

Восемь германцев разделились на две шеренги, по четыре человека в каждой. Они размахивали тяжелыми палками и нападали по очереди: сперва одна шеренга, потом другая. Я не успевал перевести дух и нанести ответный удар, как нападавшие набрасывались и снова отступали. Я размахивал камнем, зажатым в кулаке, но враги были неуловимы, словно призраки. Удар палки угодил мне по лицу, раскровянив нос. Я выронил камень, но продолжал драться голыми, залитыми кровью руками. Правую руку я скоро сломал о твердую челюсть одного из обидчиков.

— Держитесь вместе! — крикнул Саламаджо.

Атака следующей шеренги оказалась еще сильнее. Острие палки воткнулось мне в живот, и я согнулся пополам, а едва успел разогнуться, как заметил занесенный надо мной камень — голубое свечение слюды. Потом я ничего уже не ощущал, даже боли. Просто парил в темном, безлунном небе.

Я очнулся, когда меня тащили за ноги по грязному проходу прочь от нашего укрытия. Схватиться было не за что, мои руки скользили по черной слизи. Я поднял голову и посмотрел вверх: меня волокли трое германцев, двигаясь задом вперед. Позади них я увидел посреди прохода человека со всклокоченной бородой. В одной руке он держал камень, в другой стрелу. Это был Саламаджо. Не знаю, как он туда попал — может, перескочил над нашими головами, а может, ему была известна тайная тропинка в обход главного прохода. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я откинулся назад и ощутил прохладную грязь тыльными сторонами рук.

Камень Саламаджо опустился на голову одного из германцев, и тот упал. Двое других отпустили мои ноги. Когда я поднялся, Саламаджо уже успел проткнуть стрелой грудь еще одного врага.

— Идем, — скомандовал Саламаджо.

Он бросился назад к нашим товарищам, а я — за ним. Двое мертвых германцев лежали лицом вниз в нашем укрытии на мозаичном полу, но дела Андре и Мануэля были плохи: оставшиеся в живых германцы приперли их к стене.

Я с разбегу кинулся на врагов. Они не видели моего приближения, и, подбежав, я толкнул плечом одного из них. Он отшатнулся, налетел на острые зубцы стены и обмяк.

Я тоже потерял равновесие, упал и пополз к раненому германцу. Рука моя нащупала большой камень, я поднял его, пробуя острые края. Германец стонал, на его лбу зияла рана. Я замахнулся и ударил изо всех сил, превратив лицо своего врага в кровавое месиво. Стоны прекратились.

Когда я поднял голову, остальные германцы исчезли. Мои товарищи стояли у входа в наше убежище.

Саламаджо и Мануэль выволокли три тела в общий проход.

Я прислонился к стене, изнемогая от усталости, сполз на землю и заснул.

Проснулся я от резкого звука, как будто где-то разрывали ткань, и увидел, что Саламаджо счистил грязь с пола и смотрит на мозаику. Андре и Мануэль спали. Тела, оставленные в проходе, исчезли.

— Они похоронили своих убитых? — спросил я.

— Нет, — ответил Саламаджо.

Кислый запах крови донесся до нашего укрытия.

— Людоеды, — сказал Саламаджо. — Здесь даже христиане становятся варварами.

Было слышно, как германцы не спеша разрывают упрямые сухожилия, расчленяют тела. Кости хрустели, словно сломанные прутья. Жесткое мясо методично пережевывалось, жуткий скрежещущий звук отдавался от стен пещеры.

После этого случая мы продолжали придерживаться прежней тактики: спали по очереди, пополняли наш «арсенал», выискивая камни покрупней и поострей. Однако больше на нас никто не нападал — ни германцы, ни другие кланы.

После стычки соотношение сил изменилось. Мы убили пятерых германцев, и оставшиеся трое не могли больше защищать комнату с запасами дерева. Спустя всего несколько часов после схватки венецианцы покинули свою каменную крепость и прогнали наших соседей. Германцы даже не пытались сопротивляться.

С тех пор венецианцы удерживали оба своих укрытия. Саламаджо любил повторять, что у них есть замок-крепость в центре пещеры и загородное поместье — комната рядом с нашим лагерем.

Спустя несколько недель в тюрьму бросили еще четырех венецианцев. Теперь их стало шестнадцать — вдвое больше, чем в любом другом клане подземелья. Раз в месяц венецианцы собирали дань с каждой группы узников, распределив между собой обязанности по сбору податей. Какой именно налог взимался с каждой группы, зависело от того, какими запасами на тот момент располагали венецианцы, от возможностей «данников» и от настроения сборщика.

Саламаджо подружился с нашим сборщиком — старым моряком по имени Джованни. Тот был капитаном торгового судна и утверждал, что повидал все порты мира. В тюрьме он стал одним из предводителей венецианского клана. Саламаджо и Джованни разговаривали друг с другом на каталонском наречии; старик, кажется, знал все существующие в мире языки.

Обычно Джованни требовал у Саламаджо несколько кубиков мозаики. Они могли торговаться почти неделю — это вносило разнообразие в их монотонное пребывание в темнице.

— Ты шутишь, старик, — говорил Джованни, внимательно осмотрев наше подношение. — Возможно, ты принимаешь нас за генуэзцев. Допускаю — наших кузенов можно надуть с помощью этой ерунды, но не нас, венецианцев. Мы — весьма искушенные люди, ведь мы странствуем по всему миру. Покажи мне вон те, бирюзовые, из реки.

— То, что ты бродишь между двумя вашими укрытиями, — отвечал Саламаджо, — еще не дает тебе права называться великим путешественником, Джованни.

Их разговор зачастую переходил потом на то, кто из них повидал больше стран, или где лучше всего учили морскому делу, или на любую другую тему, столь же далекую от сбора налога. Они могли не возвращаться к обсуждению налога часами и даже днями. Мы с Андре слушали их перепалки и порой благодаря им на время забывали о нашем плачевном положении. Время от времени Джованни обращался к нам с Андре так, будто только что заметил наше присутствие.

— Кто эти люди, Саламаджо? — спрашивал он. — Ваш король Хайме посылает в бой мальчишек?

— Мне двадцать один год, — говорил я не раз.

— Мне тоже, — повторял Андре.

— Тогда приношу извинения, — говорил Джованни. — Помню, когда мне было столько же лет, сколько вам сейчас…

И он пускался в рассказы о своих странствиях — о том, как однажды влюбился в сицилийскую шлюху, о сражении с пиратским кораблем недалеко от берегов Кипра, о серой жемчужине, которую он нашел где-то в Северной Африке.

Рассказав несколько историй и поворчав, Джованни всегда соглашался на первоначальное предложение Саламаджо.

— Проблема в том, — говорил он, — что я слишком щедр. Теперь я буду посылать к вам для сбора дани Пабло. Он вам понравится. Откусывает головы у живых крыс. Удачи, Саламаджо. И вам тоже, рыцари Калатравы.

Однако каждый месяц Джованни сам возвращался к нам. Постепенно венецианцы взяли под контроль все подземелье и стали наводить порядки в тюремной жизни. Время от времени Джованни вставал в середине прохода и объявлял новые правила. Обычно он приводил примеры и перечислял наказания за различные нарушения. Затем повторял все вышесказанное, по меньшей мере, на пяти языках. Венецианцы настояли на том, чтобы для поддержания гигиены в конце пещеры были вырыты отхожие места.