Книга Камеи для императрицы - Алла Бегунова

— Нет, о таком учреждении в Херсоне я не слышала.

— Зато я слышал! — прорычал он.

Казы-Гирей шагнул к Анастасии, схватил руками воротник ее рубашки и рванул его в две стороны. Однако крепкая ткань не поддалась. А может быть, двоюродный брат хана был не так силен и страшен, как хотел казаться. Тогда татарин вытащил из ножен, торчавших за его широким цветным поясом, турецкий бебут — короткий, не более полуаршина в длину[66], кинжал с костяной рукоятью и кривым клинком. Его острием он поддел ей рубашку у горловины и в один миг распорол до пояса. При этом стальной конец бебута прошел как раз посередине груди Анастасии и оставил между двух прелестных холмиков рану — узкий, ровный, словно стрела, но не очень глубокий след, тотчас заполнившийся кровью. Алая струйка побежала вниз, ей на живот, на кирасирские лосины, на ботфорты, на глинобитный пол. Казы-Гирей куском рубашки, свисавшим с плеч Анастасии, вытер кровь на кинжале, бросил его в ножны и повернулся к Лейле:

— Сейчас она заговорит по-другому…

Но третья жена Шахин-Гирея не ожидала такого поворота в допросе русской путешественницы. Увидев ее обнаженной до пояса перед мужчинами, истекающей кровью и согнувшейся у столба от боли, она побледнела, как полотно. Зрачки у нее расширились. Голосом, полным гнева и отчаяния, она крикнула Казы-Гирею:

— Негодяй! Ты обещал, что отпустишь ее, если она все расскажет!

— Госпожа, вы помогли мне. — Двоюродный брат хана поклонился Лейле. — Вы исполнили ваш долг. Мне осталось исполнить свой… Поезжайте в Бахчи-сарай. Вас ждут в гареме. Будьте спокойны. Никто не узнает об этом…

Он дал знак слугам. Они отворили дверь и затем низко склонилисъ перед третьей женой хана. Молчание длилось долго. Лейла обвела глазами согбенные в поясницах фигуры и поняла, что изменить больше ничего не сможет. Анастасия еще успела встретиться взглядом с крымской подругой и на прощание процитировать для нее строчку из Корана:

— Алла эр кеснин гонълюне коре берсин…[67]

Они были совершенно уверены в своей безопасности и даже не закрыли двери на засов. Деловито они готовились к продолжению пыток. Один из них снял с крюка широкий сыромятный ремень и попробовал рукой его на крепость и гибкость. Другой стал освобождать плотницкий стол, сбрасывая вниз все инструменты. Третий, самый молодой, снял кафтан и закатал рукава рубашки. Двое бородачей, не обращая внимания на товарищей, шарили на полках и доставали оттуда ножи и кусачки. При этом все слуги старались не смотреть на Казы-Гирея. Он стоял перед Анастасией и грубо ласкал ей груди. В его взгляде жила только похоть. Она же не ощущала ничего. Пока Лейла находилась здесь, она могла с твердостью скалы противостоять врагам, а теперь точно скользила вниз, на дно глубокой пропасти. Пусть глаза маленькой турчанки вначале горели ненавистью, но потом в них вспыхнуло иное чувство, не менее сильное. Все равно это было, как сияние, и оно удерживало Анастасию в своем поле. Она думала о Лейле и внезапно пожалела ее.

Видя, что лицо пленницы покрывает мертвенная бледность, Казы-Гирей обхватил ладонями ее шею и заставил наклониться к себе. Он прошептал ей на ухо:

— Думаешь, тогда, в кабинете Потемкина, я не хотел тебя?.. Еще как хотел! Но деньги были у старого ишака Али-Мехмет-мурзы. Я дал себе слово, что когда-нибудь увижу, какого цвета твои соски, и возьму тебя силой. Сейчас это случится… А потом ты расскажешь все по-настоящему…

Поглощенные своими хлопотами, люди Казы-Гирея мало обратили внимания на странный шум в коридоре. Сперва там раздался конский топот, потом ржание, потом русская речь, пересыпанная матерными ругательствами. Кто-то нанес удар в дверь, и она слетела с петель. На пороге стоял сержант Чернозуб с палашом в одной руке и пистолетом в другой.

— Що це воно таке? — спросил он, сурово сдвинув брови. — Шо от тут происходыть? Знову злыдни бусурманские души добрых хрыстыан пытають… Так скоко ж можно?..

Бородачи кинулись на него с кинжалами. Одного он убил сразу, всадив ему в грудь палаш почти до эфеса. Выстрел из пистолета получился не столь удачным. Пороховой дым лишь опалил лицо татарина, а пуля, просвистев мимо, угодила в окно и разнесла его вдребезги. Спокойно положив огнестрельное оружие, уже бесполезное, в кобуру, кирасир схватился за балку, некстати оставленную кем-то у стены. Первый удар достался молодцу, еще раньше снявшему кафтан и закатавшему рукава рубашки. Защищаясь, он поднял над головой табуретку, и она тотчас рассыпалась на куски.

— Почекай, ирод, — сказал ему сержант, уворачиваясь от молотка, брошенного неумелой рукой Казы-Гирея. — Зараз я тоби вбываты буду.

В комнату ввалились четверо его однополчан, а за ними — князь Мещерский. Численное и тактическое превосходство перешло на сторону русских. Двоюродный брат хана понял это сразу и прыгнул к выбитому окну. Ловко перенес он свое сухощавое тело через подоконник да и был таков.

Драка в мастерской продолжалась. Оставленные на произвол судьбы, слуги Казы-Гирея яростно сопротивлялись. Кирасиры насмерть зарубили палашами одного, тяжело ранили еще двух. Четвертый, загнанный ими в угол, сам сдался на милость победителей. После чего Чернозуб и другие солдаты с огромным удовольствием принялись громить помещение, ломая и круша все, попадавшееся им под руку.

Но Анастасия не видела этого. Михаил Мещерский, закутав в кирасирский кафтан, вынес ее из мастерской. На широком дворе караван-сарая ханской кареты уже не было. Стояла только телега, груженная сеном. Привязанные у коновязи, ждали своих хозяев кирасирские кони. Еще по всему двору бегал с оборванным чумбуром и тревожно ржал ее Алмаз. Поручик посадил Анастасию на телегу.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Хорошо. — Она запахнула кафтан на груди. Слез на глазах у Анастасии пока не было, но нервная дрожь начала сотрясать все тело.

— Подождите… — Мещерский пошел к своей лошади, достал из чересседельной сумки флягу с ромом и заставил Анастасию сделать несколько глотков.

Она сильно закашлялась. Алмаз приблизился к ней и уткнулся головой в ее плечо. Анастасия обхватила верного четвероногого друга за шею, притянула к себе и заплакала. Поручик спокойно наблюдал за этим.

— Алмаз показал нам, где вы находитесь, — начал с обыденной интонацией объяснять князь. — Татары хотели вести его в конюшню. Он вырвался, подбежал к двери и ударил в нее двумя передними копытами. Он — отличная строевая лошадь. Я даже завидую вам…

Арабский жеребец стоял рядом с Анастасией неподвижно. Он трогал своими мягкими замшевыми губами ее волосы, рассыпанные по плечам, воротник кафтана и его лацканы, пристегнутые к мундиру оловянными пуговицами, Анастасия плакала беззвучно. Белой гривой Алмаза она вытирала слезы, катившиеся по щекам. Шок проходил. Она начинала чувствовать жгучую боль рассеченной на груди кожи, от ударов кнута, следы которых теперь проступали на плечах и боках синими полосами.