Книга Ильгет. Три имени судьбы - Александр Григоренко

И люди, которых он гнал, вместе со страхом несли тайну, которая сразила меня.

Чтобы постичь ее, не было надобности слышать.

Там, за Саянами, где по моей вере и вере многих людей, над кроной Древа был рай, обиталище светлых душ, многим из которых предстояло родиться и прийти в мир, живут люди, эти люди свирепы и носят имя монголов.

Их ведет один человек, живущий в огромной белой юрте на колесах, которую несет по миру стадо запряженных быков. Этот человек держит на своих пальцах всю земную участь.

Он разбудил Кровавое Небо.

* * *

Потом многое открылось из того, чего не видели мои глаза, не слышали уши.

Десять лет назад, когда судьба только подводила меня к моей реке, монголы уже приходили к вершине Йонесси, где простирается степь, которой владел народ киргизов.

Существование монголов, равно как их сила, не были тайной для них. Продвигаясь к их землям, монголы легко подчинили себе все племена, жившие на пути, и киргизы сочли за благо изъявить покорность и тем избежать гибели. Четверо их князей, собравшись вместе и призвав вождей соседних племен, сами вышли к их князю, поклонились ему и принесли дары — белых коней, белых кречетов и белых соболей. Князь монголов — его имя Джучи — остался доволен тем, что увидел и получил. Он приласкал вождей киргизских и лесных и, поскольку не был жаден до бессмысленной крови, повернул в свою степь, приказав наперёд повиноваться каждому слову монголов.

Кровавое Небо тогда пробудился только одним глазом.

Но прошел год, а может, чуть больше, когда один из монгольских богатырей с небольшим отрядом отправился к туматам, чтобы взять у них тридцать лучших девушек, которыми наградил его хан, выше которого только Небо. Вождь туматов, так же, как киргизы и другие, клялся в верности, приносил дары, но требование такой награды оскорбило его гордость. Он пленил богатыря и перебил его отряд. Туматы жили в глубине гор и надеялись на их защиту. Хан посылал к ним один отряд за другим, но их постигала та же участь, что и первый. Тогда он потребовал от киргизов показать преданность, собрать войско и покарать туматов. Но степные вожди, вспомнив об уязвленной гордости и решив, что сила их властителей не бесконечна, оделись в железо, сели на коней и вышли против самих монголов.

И тут Кровавое Небо открыл второй глаз и начал подниматься во весь рост.

Сошлись они в долине, где два верхних русла Йонесси соединяются в одно. То был поединок волка и пса.

Первый же отряд монгольского войска одним рыком отбросил киргизов обратно в степь. А вслед за отрядом по только что окрепшему льду шла бесчисленная конница благоразумного князя Джучи, который не щадил никого.

Он продвинулся вниз по реке на месяц пути, и на каждого живого, добежавшего до моего стойбища, приходилась по тысяче мертвецов и по сотне привязанных за шею к длинным лесинам.

И тех и других я увидел потом.

* * *

Когда я с окровавленными ушами сполз с вершины, на которой молился, Нара плакала, рвала волосы и кричала так, будто криком хотела прошибить мою глухоту. Все, кто пришел ко мне, сокрушались. Но через немногие дни даже Нара не думала об оглохшем кормильце.

В страхе, который принесли черные рты, появилось слово: «Бежать».

Мы не побежали сразу за этими людьми, ибо человеку тайги покинуть свою реку — все равно, что птице выбросить птенцов из гнезда. Трудно решиться на такое.

Но вот уже Тыней подъехал на двух упряжках — в нартах были его старая жена, вдовая невестка и внуки. Он кричал мне в лицо, показывая руками, что надо запрягать, потом бросился к Наре, и та сразу скрылась в чуме — собирать поклажу и дочерей. Сыновья бегали по стойбищу, скликая собак, но те плохо слушались молодых хозяев.

Мы были готовы к пути, не зная, что наш медленный разум уже погубил нас.

Псы мои стояли с ремнями на загривках, когда я встал, подошел к берегу и увидел, как издалека ползет серый змей в чешуе, сверкающей железом.

Люди, знакомые и чужие, увидев змея, забегали, как мыши, а кто-то падал на лед и так лежал. Тыней прыгнул в нарты, подъехал ко мне. Подбежала Нара, она размахивала руками, детей я не видел…

Я смотрел на змея.

Тыней схватил меня за руку и потянул в сторону стойбища, но тут рухнуло на меня то, что называют безумием. Я вырвал руку, вцепился в корни сосны, росшей на скале, и заорал так, что во всем теле зазвенели кости. Я кричал: «Нет!» Лицо Тынея стало злым, и он пошел прочь, видимо, решив, что я хочу умереть на родовой реке и ту же честь оказать жене и детям. Но я не думал о жене и детях…

Тяжело, когда человека предает человек.

Меня предавал мой бог. Я видел это и не мог поверить. Я видел серого железного змея, ползущего по искристому Древу Йонесси, которому я молился…

Огромная сила оторвала меня от корней. Йеха подошел ко мне, схватил за ворот, прижал к земле и привязал к себе арканом — все это он сделал без единого неверного движения, будто был зрячим. Вместе с арканом он принес берестяную трубу, узким концом воткнул ее в мое ухо и как бы издалека, впервые за эти дни, я услышал человеческий голос:

— Отвяжешься — убью.

С того мгновения Йеха стал моим слухом, я — его зрением, а вместе мы — одним существом. Даже имя у нас стало одно на двоих — Сэвси-Хаси, по-юрацки Слепой-и-Глухой. Сын тунгуса сам его придумал. Но это было позже.

Как щенка, он потащил меня к нартам, где сидела Нара, швырнул мне в лицо постромки. Дети были в другой упряжке, которой правил Бальна.

Но бегство наше к тому времени стало невозможным. Змей был уже близко и, увидев людей, очернил небо стрелами. Кто-то из бывших на льду упал.

Змей приблизился и пожрал нас без остатка.

* * *

Подойдя к моей реке, змей уже насытился мертвыми — ему нужны были живые.

Войско, какого от века не видела тайга, приближалось к нам. Всадники помчались, делясь на множество ровных нитей, похожих на те, которые готовят для плетения сети. Людей арканили, а лежащих собирали с земли, как оброненные вещи.

Так подобрали нас и сбили в большую толпу, окруженную всадниками. Множество монголов спешились и побежали в лес. В руках их были топоры.

Тогда я увидел змея вблизи. Чешуя его — люди в меховых шапках с железным верхом, в доспехах из железа и кожи, пропитанной клеем, — такие делали и у нас. Мне показалось, что ненависти к нам они не испытывают и не считают врагами — просто охотники, собирающие добычу и радующиеся, что ее много.

А мы ждали. Пар исходил от толпы. Лица многих исказил плач. Мы все были вместе, Нара стояла неподвижно, прижав к груди головы дочерей, плечи дочерей вздрагивали. Сыновья, Бальна и Тогот, стояли тут же, лица их были растерянными.

— Нас не убьют! — кричал я им. — Нас не убьют!

Нара сказала мне что-то, забыв о моей глухоте, закрыла лицо ладонью — закрыла на бесконечное время…