Книга Зов Уршада - Виталий Сертаков

Они взгромоздились на широкую спину коня.

— Снорри, сюда! — надрывался Ловец. — Быстрее, их там много! Они вызвали подмогу!

Два Мизинца спустился по водосточной трубе, прячась за лежащим на боку автобусом, пересек проезжую часть и передал Зорана на руки Поликриту. Гиппарх тут же рванул обратно на стройку.

— Сно-ррри! — истошный крик Ловца резанул Толику уши.

Поликрит затормозил посреди бурьяна и ржавых трансформаторов.

Водомер бежал следом, но как-то боком, все сильнее припадая на левую ногу. В проломе заводской стены, в трех десятках шагов от беглецов, стояли двое с винтовками.

Саади развернулся на гладкой пластинчатой броне гиппарха и пустил брата-огня низко, чтобы поразить снайперам ноги.

Ему не хватило секунды. Перед тем как стрелки начали корчиться в горящих штанах, Снорри поймал своей длинной спиной вторую пулю.

— Положите меня… положи меня здесь…

— Нет-нет, потерпи. — Рахмани с диким трудом удерживал вертикальное положение на спине несущегося во весь опор Поликрита. Обмякшее тело Снорри приходилось прижимать к себе изо всех сил. Несмотря на хваленую иноходь центавров, седока подбрасывало и швыряло из стороны в сторону. — Прошу тебя, потерпи! Там лучшие лекари, они тебя вылечат, — умолял Ловец, сам себе не веря.

В голове его бушевал стригущий смерч. Этот смерч не сметал дома, но наносил не меньше разрушений. Рахмани тупо задавался единственным вопросом — за что их так возненавидели?

— До… дом Саади, я… т-ты…

— Молчи, молчи, не трать силы!

Рахмани прижал к себе раненого, а сам изо всех сил вцепился в гриву центавра. В беде стало не до церемоний, из гривы повылезали перья и золотые нити. Поликрит мчался гигантскими шагами, практически не сбиваясь с богатырской иноходи. Несколько раз он легко перемахнул изгороди, пробежался прямо по капотам стоявших в пробке машин и сшиб остановку.

— Тебе не все известно, дом Саади. — Два Мизинца с натугой выплюнул кровь. — Женщина-гроза гадала на меня, а я тоже гадал… на тебя… Это неважно. Я… я мечтал, что вернусь на Большую Суматру, я так хотел найти свою мать… я ведь знаю, что ее нет в живых, но я хотел…

Больше он не сумел ничего сказать. Но Ловец понял и так, без слов. Снорри чурался замысловатых оборотов и телячьих нежностей, его детство прошло в страхе за жизнь, юность тянулась в клетке работорговцев, а в дальнейшем он сам пробивал себе дорогу, чаще — обманом и сталью.

Снорри намеревался сказать своему другу Рахмани, что безмерно благодарен домине Ивачич за то, что выкупила его из рабства, и за то, что нашла средства отправить его на Зеленую улыбку. А дому Саади он благодарен за то, что на Зеленой улыбке, много лет назад, его встретили трансильванские колдуны и мучили его несколько месяцев в тисках. Зато после он научился прятать лишние, по меркам людей, конечности, научился изменяться и стал тем, кем стал, — лучшим вором в Брезе, предводителем гильдии…

Снорри Два Мизинца не успел рассказать еще многое. О деньгах, которые он зарыл на берегу Кипящего озера, о своей сестре, которую не видел много лет. О старом водомере с Большой Суматры, которого он сумел переправить на Зеленую улыбку и прятал в подвале королевской крепости, и о том, что рассказал последний из выживших сородичей. Но Рахмани и сам догадывался, что на Суматре никого из племени людей-пауков не осталось, а может быть, их не осталось нигде…

Снорри Два Мизинца, по прозвищу Вор из Брезе, последний из племени водомеров, умер.

23

Цена Нобелевки

— Что такое «рак»? — спросила Марта.

Последний час она сидела скорчившись, баюкая на коленях голову мертвого мужа. Зоран умер на рассвете. Рыжая девчонка с голыми ногами четвертый раз приносила чистую воду. Марта макала в воду обрывки скатерти и бесконечно обмывала осунувшееся лицо дома Ивачича, не желая признавать очевидное.

— Рак — это…

— Это готовая Нобелевская премия, полный чемодан денег. — В подвал с полной сумкой еды вернулся бородатый Аркадий. — Хотя… какой там, на фиг, чемодан! Три чемодана готовь! Тут на три Нобелевки хватит!

— Аркадий, вы — выпили? — недоверчиво произнесла сестра Лена. Она, уже не робея вблизи своего огромного пациента, меняла центавру повязки. Гиппарх послушно вставал, ложился и держал кончики бинтов.

— Что такое премия? — Марта поцеловала мужа в лоб.

Старая колдунья, имя которой Рахмани никак не мог запомнить, разглядывала центавра, выпучив глаза. Иногда она справлялась с собой и принималась пилить непутевую внучку.

— Я пьян без вина, — усмехнулся доктор. — Смотрите, что у меня есть!

Жестом фокусника он выставил на стол чемоданчик. Внутри, в стеклянных капсулах, в прозрачной жидкости, скорчились три последыша.

— Осторожно! — в один голос воскликнули Ловец и перевертыш. Рахмани одним прыжком очутился возле чемоданчика. — Не разбейте их! Вы не представляете, до чего коварны эти создания! Они будут притворяться мертвыми, а потом исчезнут за секунду. Если последыш тебя укусит, ты умрешь в течение суток…

— Я же вам говорил, что нас не кусали. Они отказывались нас кусать.

— Как ты их раздобыл?

— Лиза сумела вынести. Мы как в воду глядели, спрятали их на онкологии. Наш корпус полностью опечатан, туда не подойти… М-да, Толик, Нобелевка нам очень не помешает. Похоже, мы остались без работы.

— Ты не проболтался Лизе, где мы прячемся? — встрепенулся Ромашка.

— От меня никто не узнает, — посерьезнел Аркадий. — Но утром надо что-то предпринять… Оцеплен не только корпус, я еле нашел работающий магазин, там всюду менты с собаками.

— Нас пока никто не учуял, — довольно хрюкнула Кеа. — У Женщины-грозы хорошие снадобья.

— Если нас здесь найдут… они пожалеют, — заявил Кой-Кой.

— Сюда никто не войдет, пока я жив. — Поликрит тяжелым взглядом обвел сырые стены бомбоубежища. На металлическом столе тускло светили фонарик и две свечи. Невольные соратники расселись на жестких двухъярусных нарах. Периодически кто-то из мужчин вставал и крутил ручку ручного воздушного насоса. Где-то в темноте капала вода. Пахло резиной и сыростью.

— Мне не нравится этот разговор, — прошептала Марта. — Я спросила вас: что такое рак?

— Как можно умирать десять лет? — добавил Ловец. — И почему у вашего бывшего учителя нашли эту болезнь только сейчас, если он болен давно?

— Никогда не слышал о такой болезни, — почесал затылок перевертыш. — Вероятно, она иначе называется на наречии британцев или пруссаков.

Лекари наперебой стали предлагать свои варианты, но ни один не вызвал в памяти Ловца ассоциаций.

— Я тоже не понимаю, — призналась нюхач. — Я знаю про чуму, про оспу и песчаную лихорадку. А чем так опасна эта болезнь?