Книга Семья Эглетьер. Книга 3. Крушение - Анри Труайя

— О, у меня намечается грандиозный проект! Если повезет, меня возьмут в телесериал… Режиссер Мальпуань — знаете его, конечно? — заметил меня у Клебера Бодри…

Он просто сиял от счастья. Переводя взгляд с Николя на Даниэля, Мадлен восхищалась их устремленностью в будущее. Вера была одновременно их силой и слабостью. Все еще было возможно, все было впереди в их жизни, а вот для Мадлен с Филиппом все в прошлом. Напрасно она тешила себя иллюзиями, силилась быть на равных с молодыми, разделяя их заботы и радости: одно слово или случайно брошенный взгляд внезапно напоминали ей, что они еще только на старте, что, даже когда они бегут рядом, их дыхание не сбивается, а она делает последний круг по дорожке на ватных ногах, одним лишь усилием воли. Разговор зашел о будущей женитьбе Лорана, которую Даниэль назвал «глупейшей и невозможной», и тут вдруг Франсуаза упомянула Жан-Марка. Много месяцев никто за семейным столом не заговаривал о нем, так что подобный поступок граничил с вызовом. Мадлен с тревогой взглянула на Филиппа, но он, как ни странно, и глазом не моргнул. А Франсуаза невозмутимо продолжала: она была этим утром у брата, хотела узнать, как прошли экзамены. Жан-Марк не слишком доволен. Разве что за гражданское право не беспокоится…

— А ты вообще когда-нибудь видела Жан-Марка довольным? — спросил Даниэль. — Уверен, он преувеличивает. Но он хотя бы готовится к устной части?

— Не думаю, — ответила Франсуаза. — Говорит, у него нет никаких шансов…

— Что за идиотизм! Надо мне встряхнуть его!

— Ты прав, — вступил в их диалог Филипп. — Даже если надеяться особенно не на что, лучше потратить несколько дней на подготовку, чем потом сожалеть, если его все же допустят до устного экзамена!

Взгляды всех присутствующих обратились на Филиппа. Душу Мадлен переполняло счастье, но она постаралась не выдать своей радости, зная, как сильно ее брат ненавидит любые проявления чувств. Остальные, не сговариваясь, тоже сохраняли бесстрастность, хотя каждый из них — Мадлен была в этом совершенно уверена! — в душе ликовал, поздравляя себя с первыми признаками изменения ситуации. Некоторые люди выходят из себя, когда их хвалишь, — как если бы они находили нелепым поступать так, как ждут от них окружающие.

— Они совершенно переиначили все программы по праву! — продолжал разговор Филипп. — Раньше можно было за три года пройти все то, что они сейчас растянули на четыре! А вот ориентацию на чистое право и экономику я нахожу удачной, как, кстати, и требовательность на семинарах и на практике…

Выходя из-за стола, он отвел Мадлен в сторону и сказал ей:

— Сходи завтра утром к Жан-Марку и пригласи его пообедать или поужинать с нами… дома.

— Конечно, Филипп, — шепнула она.

— Надеюсь, он будет свободен.

— Не беспокойся: он в любом случае освободится!

— Завтра воскресенье, возможно, они условились с Валери… Я бы хотел, для начала, увидеться только с ним.

— Да-да, понимаю…

Филипп выглядел осунувшимся, бледным. Мадлен догадывалась, какое усилие пришлось ему сделать над собой, чтобы обратиться к ней с такой просьбой. Они вернулись к детям и больше до конца вечера о Жан-Марке не заговаривали.

Николя ушел около одиннадцати. Он жил теперь не у Алисии, а на рю Сен-Дидье, дожидаясь, пока Франсуаза сдаст квартиру. Они с Мадлен проводили его до двери, он выскочил на площадку и побежал вниз по лестнице, прыгая по ступенькам, как молодой козленок.

— Ты показала ему второе письмо Александра? — спросила Мадлен, заперев дверь.

— О Боже, конечно, нет! — воскликнула Франсуаза. — Он кинулся бы искать его по всему Парижу, чтобы объясниться! Нет, я только сказала, что Александр уехал, оставив записку в три строчки — ни объяснений, ни адреса.

Мадлен взглянула на племянницу с нежностью и сказала:

— Ты правильно поступила.

— Ну, а с Жан-Марком я была права?

— Тысячу раз права! Кстати, твой отец хочет, чтобы он пришел завтра обедать или ужинать — сюда, домой!

— О, Маду, это чудесно!

Мадлен обняла Франсуазу за плечи, и они вернулись в гостиную.

Разочарованная Мадлен медленно спускалась по лестнице с шестого этажа. Жан-Марка дома не оказалось, хотя она специально явилась рано утром. Возможно, он ушел за покупками? На всякий случай, она постучалась к консьержке и спросила, не видела ли та месье Эглетьера.

— Да-да, — подтвердила женщина, — за ним заехал на машине молодой человек. Они уехали всего десять минут назад.

— Он случайно не сказал, когда вернется?

— Увы, нет…

Мадлен достала из сумки блокнот, вырвала страничку, написала:

«Все устроилось, Жан-Марк! Твой отец ждет тебя сегодня к обеду или к ужину. Как только вернешься, позвони домой.

Маду».

— Не волнуйтесь, я обязательно передам ему записку! — пообещала консьержка, беря из рук Мадлен листок и два франка чаевых. — Месье Эглетьер всегда заходит спросить, есть ли для него сообщения, ведь телефон стоит в моей комнатушке!

Она сопроводила свои слова жестом в сторону аппарата, покивала головой. Успокоенная, Мадлен ушла. Жан-Марка предупредят. Если он занят сегодня, что ж, появится у них завтра. Филипп не передумает. Дорога к примирению открыта.

Стояла прекрасная погода. Маленькие белые пушистые облачка плыли по синему небу. Залюбовавшись зеленью деревьев, Мадлен спустилась вниз по рю д’Ассас и вошла в Люксембургский сад. На аллеях играли дети, студенты, сидя в тени ветвей, готовились к занятиям, какой-то старик грелся на солнышке, целовались парочки, мечтали в одиночестве девушки — и все это смешение возрастов и мыслей придавало окружающей обстановке торжественную серьезность и умиление. Сердце Мадлен сжималось от обуревавших ее чувств. Она села на железный стул на краю аллеи, закурила сигарету. Мимо нее прошла и исчезла вдали молодая очаровательная женщина. Ее образ растаял прежде, чем стих звук ее шагов. Время пролетит незаметно, эта прекрасная незнакомка состарится и будет вот так же, сидя в саду, смотреть сквозь запотевшие стекла очков на другую изящную молодую красавицу. И вся жизнь окажется у нее за плечами. Так же как и воспоминания о дорогом мужчине, разочаровавшем ее, потому что она ошиблась и вознесла его на пьедестал, а он не оправдал ее ожиданий, или покинул ее, или она ему изменила, или из-за отсутствия детей, или потому, что Бог послал им слишком много малышей, или потому, что он умер, а может, и вообще никогда не существовал. Она проживет ту же жизнь, что и Мадлен, и Франсуаза, и все женщины, которые надеялись, ждали и помнили. Мадлен удивилась своей меланхолии, этой тяжести на сердце, такой странной теперь, когда, казалось, будущее всех дорогих ей существ наконец прояснилось. Даже будущее Франсуазы! «Она излечится! Я так хочу! Я ее заставлю! Я уверена, она уже начала забывать Александра. Пройдет несколько месяцев, и она будет свободна…»