Книга Научи меня умирать - Мацуо Монро

Я повертел конверт в руке. Прислушался к себе. Нет, у меня не было ни малейшего желания вскрыть его. Все равно я не поверю ни единому слову.

Другие, возможно, поверят.

Но покупать свободу за такую цену? Нет. Быть может, еще несколько дней назад я бы отнес это письмо в полицию. Отнес бы, придумав по пути дюжину оправданий этой гнусности. Теперь же мне было наплевать на свою шкуру. Теперь я знал, что есть вещи куда важнее. И за это можно было сказать спасибо только Вик.

Медленно, очень медленно, я разорвал конверт на мелкие кусочки. Я понимал, что в ладонях у меня обрывки моей жизни. Я понимал, что сам подписываю себе приговор. Я понимал, что с каждым тихим «ри-и-ип» тают мои шансы остаться на свободе.

Но иначе поступить я не мог.

Это был мой боевой вылет камикадзе, это был окоп, который я защищал, прикованный к пулемету…

Вик, ты не просто девушка, которую я мог бы полюбить. Ты павший в неравном бою товарищ по оружию. И ты должна понять, что иначе поступить я не могу. Мне приходится нарушить твою последнюю волю. Иначе твоя смерть окажется напрасной. Вообще все окажется напрасным.

Я вышел на улицу и выбросил обрывки письма в ближайшую урну. Потом добрел до телефона и позвонил в полицию.

Они приехали быстро. Я едва успел вернуться в квартиру Вик. Видимо, патрульная машина была совсем рядом. Следом за полицейскими подъехали врачи.

Вик положили на носилки, накрыли простыней и погрузили в машину «скорой помощи».

Меня вывели из квартиры в наручниках. Спускаясь по лестнице между двумя дюжими парнями в форме, я думал о том, что конец у этой истории получился не слишком веселым.

Эпилог

У меня не было ни сил, ни желания как-то выкручиваться. На первом же допросе я рассказал все, что знал. Про Вик, про Ямаду, про ограбление и фонари-дубинки… Не стал говорить только про обезьяну. Это было ни к чему.

Пикачу и Рейчу обрадовались, увидев меня. Особенно Рейчу. Он очень старался, чтобы мне не пришлось скучать во время следствия. У него неплохо получалось. Почти так же хорошо, как у Ямады.

Ну и черт с ним.

Доказать, что это я развлекался с ножом, покемоны так и не смогли. Им пришлось довольствоваться тем, что я рассказал. Ни больше, ни меньше… За ограбление мне дали три года тюрьмы. Не так уж и много, если подумать.

Кто был настоящим убийцей, я так и не узнал. Вариантов ответа было три, и два из них мне очень не нравились. Настолько не нравились, что я запретил себе думать об этом. В жизни должны быть тайны. Без них никак…

После тюрьмы я не вернулся в Токио. За три года изоляции отвыкаешь от суеты. Я отправился на Хоккайдо. Исколесив его вдоль и поперек, я решил остаться в Немуро. После ограниченных пространств и решеток мне хотелось простора. А где можно увидеть настоящий простор, кроме как на море?

И я остался в этом морском городе. И стал рыбаком. Ведь надо было как-то зарабатывать себе на жизнь. А это, как оказалось, не самый плохой способ. Простой и честный.

Постепенно я начал рисовать. Сначала для себя. Не думая о том, что это может стать моей работой. Если возвращался с моря не слишком уставшим, я брал бумагу, карандаши, находил местечко поспокойнее и сочинял всякие истории. Какие-то получались лучше, какие-то хуже. Для меня это не имело значения. Я просто рисовал то, что мне хотелось. Если это кому-то нравилось, я радовался. Вот и все.

Со временем от комиксов я перешел к картинам. Никогда не думал, что из меня выйдет хороший художник. Но, продав первую картину, понял, что, наконец, нашел свое место.

Очень скоро я сделал себе имя. Обо мне много писали. Что-то было правдой. Но вранья, как водится, было на порядок больше. Со мной советовались, мое мнение ценилось среди художников… За мои картины платили неплохие деньги. Одним словом, я стал крутым парнем. Появились какие-то друзья… И, конечно же, враги. Врагов, как и вранья, было больше. Я не расстраивался. Когда не боишься жить так, как хочешь, тебя мало что может расстроить или напугать. Единственная штука, которая имеет значение, – свобода. Свобода быть собой.

Меня звали в столицу. Но я по-прежнему жил в маленьком прибрежном городке. И по-прежнему ловил рыбу. Для собственного удовольствия. Это называли причудой…

Мне же просто нравилось выходить в море.

Каждый год, одиннадцатого февраля я отправлял открытку отцу Вик. Каждый год я собирал дорожную сумку, садился в поезд и ехал в Токио. Чтобы навестить Вик. И ее могила не выглядела заброшенной. Это были все мои обязательства. Остальное я делал только потому, что хотел это делать. Впрочем, и открытки, и визиты на могилу Вик – тоже не были чистой воды «ты должен, потому что». «Ты должен» удачно совпало с «я хочу».

Конечно, я допускал мысль, что все может измениться. Что рано или поздно мне станет тесно в том мирке, который я заботливо создал за эти годы. Но если станет тесно, никто не сможет удержать меня в нем. Так что и это не было проблемой.

Обезьяна больше не появлялась. Я знал, что она и не появится, пока я живу своей жизнью. Если вдруг меня опять занесет в чужой лабиринт, она тут же даст о себе знать. Придет и начнет клянчить пиво. На всякий случай я всегда держу в холодильнике несколько бутылок.

Иногда я ворочаюсь всю ночь без сна. И тогда ко мне приходит Вик.

Она просто сидит рядом с моей постелью и смотрит куда-то сквозь меня. Мне кажется, что ее лицо вот-вот превратится в маску. Меня прошибает пот, и я сажусь на постели с колотящимся сердцем. И Вик исчезает. Конечно, она же человек-невидимка…

Порой я слышу ее голос. Она все время произносит одно и то же слово. «Придурок». Случается это, как правило, во сне. «Придурок», – зовет меня она. Получается у нее это очень печально. Странно, чтобы произнести это слово печально, нужно постараться. Но у нее это получается очень хорошо. Настолько хорошо, что, бывает, я плачу во сне…

Так проходит день за днем, месяц за месяцем, год за годом. В суете дней я редко возвращаюсь в мыслях к той истории. Дела, дела… Никуда от них не денешься, пока живешь.

Но каждый раз, когда начинается сезон дождей, я вспоминаю об обезьяне и странной девушке по имени Вик. Тогда я выхожу на берег, сажусь на камень и смотрю, как волны лениво лижут песок.

Передо мной взлохмаченное море. Дождь омывает потемневшую листву вечнозеленых дубов и серые валуны на побережье, жемчужно-серая пелена застилает горизонт…