Книга Дело о полку Игореве - Хольм ван Зайчик

Впервые мы столкнулись с термином пицзеци при переводе с китайского «Дела о полку Игореве» голландского автора Хольма ван Зайчика: а точнее — в эпиграфе, представляющем собой выдержку из двадцать второй главы «Лунь юя» («Беседы и суждения»), всемирно известного сочинения древнекитайского философа и государственного деятеля Конфуция (551–479 до н. э.).

Надо сказать, мы тут же обратились к доступной нам справочной литературе, но нигде — за исключением цитируемой Х. ван Зайчиком двадцать второй главы «Лунь юя», ни слова о таком животном не нашли[a1]. Это привело нас в некоторое замешательство, но естественным образом лишь разогрело наше любопытство.

Мы снеслись посредством телефона, интернета и почты с коллегами-китаеведами из разных уголков земного шара. Результаты были удручающими: никто из наших респондентов никакими определенными сведениями о пицзеци не располагал. Правда, от нескольких телефонных разговоров у нас осталось впечатление какой-то недосказанности. Так бывает, когда просишь описать простыми и ясными словами общеизвестное явление. Пришлось обходиться своими силами.

На данный момент нам приходится признать, что единственным источником, благодаря которому мы можем хоть как-то приподнять завесу тайны над зверем пицзеци, является эпопея Х. ван Зайчика «Плохих людей нет», где обильно цитируется считавшаяся давно и безвозвратно утерянной XXII глава «Суждений и бесед», в которой сосредоточены скупые, но крайне интересные и значимые высказывания великого учителя об этом мифическом зооморфном персонаже. Стоит еще раз оговорить, что нам неизвестно, каким образом XXII глава оказалась в распоряжении ван Зайчика. Но вопрос об аутентичности ее для нас в настоящее время уже не стоит: в том, что текст XXII главы написан самим Конфуцием, нас убедил, во первых, тщательный текстологический анализ приводимых ван Зайчиком выдержек, а во-вторых, уверенность в кристальной честности великого еврокитайского гуманиста, который никогда не пошел бы на подлог или розыгрыш.

В нашем распоряжении находится всего несколько отрывочных письменных свидетельств, прямо или косвенно связанных с этом животным. Первое, самое полное, — уже упоминавшийся выше эпиграф. Обратимся к тексту:

Однажды Му Да и Мэн Да пришли к Учителю, и Му Да сказал:

— Учитель, вчера мы с Мэн Да ловили рыбу на берегу реки Сян и вдруг услышали какие-то странные звуки. Мы обернулись и увидели животное – у него была огромная голова с небольшими ветвистыми рогами, длинное тело и короткие ноги. Оно тонко поскуливало и смотрело на нас большими глазами, а из глаз текли слезы. Мэн Да крикнул, и животное скрылось в зарослях тростника. Я считаю, что это был цилинь, а Мэн Да говорит, что это был сыбусян. Рассудите нас, о Учитель!

Учитель спросил:

— А велико ли было животное?

— Оно было размером с лошадь, но высотой с собаку! — ответил Мэн Да.

— Уху! — воскликнул Учитель с тревогой. — Это был зверь пицзеци. Его появление в мире всегда предвещает наступление суровой эпохи Куй. А столь большие пицзеци приходят лишь накануне самых ужасных потрясений!

В данном эпизоде, представляющем собой диалог Конфуция и его ближайших учеников Му Да и Мэн Да (в двадцать второй главе они упоминаются постоянно; видимо, на склоне лет Конфуций выделил этих двоих среди прочих своих последователей), нам открываются некоторые признаки и свойства зверя пицзеци. А именно:

1. Самые иероглифы, которыми записан термин пицзеци, говорят о многом: пи – «кожа», «кожура», «оболочка»; цзе – «разделывать» (например, тушу), «сдирать», «расчленять»; наконец ци — «самец цилиня», довольно известного мифического животного. Переводя иероглиф за иероглифом, мы получаем таким образом «цилиня, сдирающего кожу» или «цилиня, освобождающего от оболочки»[a2]. Недаром Му Да решил, что перед ним именно цилинь.

В связи с этим весьма примечательным кажется то обстоятельство, что пицзеци относится именно к отряду цилиневых, про которых из разных текстов известно, что они, цилини, являлись в мир людей в качестве предвестников благих событий глобального свойства — вроде воцарения новой династии, несущей с собой мир, спокойствие и процветание. А уж поимка цилиня считалась безусловным знаком идеального, мудрого и гуманного правления.

С другой стороны, дерущиеся, бодающиеся, «бьющиеся» цилини издревле считались признаком событий зловещих, трагических и притом катастрофического свойства.

Судя по всему, пицзеци, как цилинь по происхождению, эту самую судьбоносность получил по наследству, но – с отчетливо выраженным отрицательным знаком: зверь был предвестником дурных событий, на что прямо и недвусмысленно указывается в конце диалога, где Конфуций говорит своим ученикам буквально следующее: «Его появление в мире всегда предвещает наступление суровой эпохи Куй». Об эпохе Куй см. ниже.

Итак: зверь пицзеци – несомненно некий подвид (разновидность?) цилиня. Его кости (предположительно – черепные) в древности использовались для гаданий; по крайней мере, в «Деле поющего бамбука» есть короткая, но характерная цитата из двадцать второй главы «Лунь юя»: «Вчера гадали на костях пицзе. Будет радость». Судя по иероглифам, в данном случае речь несомненно идет о костях зверя пицзеци.