Книга Крест на башне - Андрей Уланов

Обстрел прекратился. Над израненной землей повисла вязкая, тягучая тишина, нарушенная вскоре гулом танковых двигателей в ближнем тылу синих позиций.

Шумело здорово. Судя по этому гулу, соц-нацики наконец решились на то, к чему мы так старательно подталкивали их все эти дни — собрать свои бронечасти в один всесокрушающий кулак, поставив все на одну решающую атаку. Перед атакой же, надо полагать, последует ничуть не менее всесокрушающий удар артиллерии… и потом на наши перепаханные сталью траншеи двинется танковая лавина.

У синих к началу боев должно было быть не меньше полутора сотен машин. За два дня они потеряли десятка три, в основном из-за отвратительного состояния ремслужбы. Еще штук — гулять, так гулять! — двадцать можно было бы списать на вчерашний налет. Остается сотня… притом что из девяноста имевшихся у бригады к началу боев пускачей осталось двадцать восемь… и по две ракеты на каждый. Причем и эти «по две» — достижение, итог рискованных ночных раскопок на месте подавленных артогнем, проутюженных прорвавшимися танками позиций, вчера у многих расчетов не было и одной.

Закончив передачу, майор Артамонов встал, медленно, до неестественности медленно застегнул ворот кителя, после чего предложил нам с Филатовым разойтись по флангам. То, что безымянная высотка, на обратном скате которой был вырыт штабной блиндаж, являет собой центр нашей позиции, должно было быть очевидно даже для такого ненавистника науки стратегии, каким показал себя за прошедшие два дня господин-товарищ Алин. Ergo — удар придется по ней. А посему вовсе незачем доставлять соц-нацикам дополнительное удовольствие в виде лишения бригады сразу всех старших офицеров.

Признаюсь, поначалу я хотел вернуться в «свой» батальон, к Игорю, но проклятое чувство долга насоветовало мне, что как раз этого делать не следует. Ибо в штабс-капитане Овечкине я был уверен почти как в себе самом и, значит, отправляться контролировать надо к кому-нибудь иному.

У кого-то из синих командиров отставали часы — слитный рев десятков орудийных стволов донесся не в два часа ровно, как казалось им, а в два ноль четыре. Несколько долгих секунд, наполненных воем подлетающих снарядов, а затем какой-то злобный джинн подхватывает тебя в «коробочку» и начинает трясти во всю свою немаленькую ифритову силу.

Снаряды и ракеты, ракеты и снаряды — сама смерть, казалось, жадно вгрызалась в грунт пальцами из стали и взрывчатки. Я сжался, скорчился на дне окопчика, а земля вокруг и подо мной ежесекундно содрогалась от близких разрывов. Потом над головой взвыло особенно пронзительно, горячий воздух хлестнул по спине, и, с трудом заставив себя извернуться в узкой щели, я все же успел видеть хвостовое оперение прошедшего на бреющем «Скифа».

Димочка, или его штаб, снова постарался на совесть, расчет времени был воистину изумительный.

Точное количество турбокоптеров я засечь опять, как и в случае с «драконами», не успел, но их явно было больше, чем две эскадрильи нашего корпуса. Видимо, командование, расставляя мышеловку для господина-товарища Алина, также решило не размениваться на повторные удары, использовав для этого вылета все боеготовые машины Южного направления.

Теперь там, впереди, горело и взрывалось…

Из состояния оцепененного созерцания меня вывел лишь знакомый до боли визг турбин — в полусотне метров от моей щели садился аэровагон. Димочка, который, как мне помнилось, всегда был большим любителем подстреливать двух зайцев одним выстрелом, дабы, по его собственному выражению, не ходить два раза, не изменил себе и сейчас, благо, соц-нацикам в эти минуты было явно не до увлекательной игры «сбей транспортный коптер».

Нашим позициям, впрочем, также перепало изрядно. Полагаю, продлись огневой налет вместо имевших место быть пяти с четвертью минут всю запланированную господином-товарищем Алиным дозу, то экипажам аэровагонов пришлось бы заниматься не выгрузкой боеприпасов и приемом на борт раненых, а исключительно археологическими раскопками.

По дороге к штабу мне пришлось изрядно попетлять, обходя россыпь огромных воронок. Остро пахло взрывчаткой, хорошо еще, что обычным тротилом, а не меленитом с его удушливыми газами — та еще зараза эта пикриновая кислота и, хоть в войну бритты, да и что греха таить, мы сами порой начиняли ею снаряды, но, по совести говоря, правы были немцы, требовавшие признать их отравляющими.

Удивительно, но штабной блиндаж сумел пережить гулявшую по высотке огненную бурю — и поспевший прежде меня подполковник Филатов уже закончил отряхивать приемник от осыпавшейся с потолка земли.

Совместными усилиями мы сумели настроиться на волну ударных машин — разумеется, штакор переслал бы нам доклад немедленно по составлении. Но все же для них, сидевших в далеких и почти наверняка весьма уютных комнатах, не было вопросом жизни и смерти, поползет ли через несколько минут бронированный дракон, или же спустившиеся с небес ангелы смерти сумели выпустить монстру механические кишки?

Если судить по доносящимся из приемника эйфоричным возгласам, то положительным являлся ответ на второй вопрос. В налете участвовало пять полных эскадрилий — и три из них «работали» только по бронетехнике. Наши потери — два «Скифа», потери противника… н-да, положим, столько танков у синих, если верить разведке, не было даже изначально, однако и деленная на три, сия цифра все равно способна внушить оптимизм — особенно с учетом доставленных аэровагонами боеприпасов.

Пять эскадрилий — сорок машин. Что есть из себя налет ударных коптеров, мне было ведомо отнюдь не понаслышке… а уж когда он приходится по скученной перед атакой технике, по ведущей огонь, читай, демаскированной артиллерии. Это вам не проносящиеся в недостижимой высоте сверхзвуковые иглы самолетов — турбокоптеры работают «адресно», оставляя за собой лишь хаос огня да искореженного металла.

Признаюсь — я, как, полагаю, и большинство моих товарищей, искренне надеялся на то, что, получив этот удар, господа соц-нацики наконец оставят нас в покое. Мы ведь отнюдь не наглухо закрывали им путь к спасению — да и сложно как-то проделать сие, будучи окруженными. Выбор у них был — и очень простой: бросайте технику, бросайте обозы и бегите! Ибо, как уже было сказано, за каждым пехотинцем ударные коптеры действительно гоняться не будут.

Выбор свой они сделали…

Занятно… мне неоднократно доводилось читать про пресловутые «живые волны» — как в немецких «фронтовых листках» на дрянной рыхлой бумаге, так и в их более респектабельных, по крайней мере, с виду, берлинско-венских собратьях. Читал я сии «Байки венского леса», разумеется, с ехидной усмешкой — скрипите, мол, господа борзописцы, перьями и пишмашинками, солдаты ваши уже давно на своей шкуре усвоили, что такое русская атака. И никак не предполагал узреть эти «волны» воочию… находясь по противоположную сторону пулеметного ствола.

Налет турбокоптеров сорвал артподготовку и танковую атаку, но в руках у господина-товарища Алина оставался еще один, последний козырь: подавляющее численное превосходство. Он мог послать в атаку десять штыков на каждый наш. И он отдал этот приказ.