Книга t - Виктор Пелевин

Закончив с бородой, он надел присланный чиновничий наряд.

«Есть, кажется, такое расхожее клише из серии петербургских ужасов, — подумал он, — мёртвый чиновник, прилипший ненастной ночью к окну генеральской кареты. А Соловьёва повезут именно в карете, так что вполне уместно. Но как подступиться? Ждать, когда карета появится из Петропавловской крепости? А потом — что? Рубиться косой? Даже не смешно…»

Из зеркала на него посмотрел отставной чиновник с серой растрёпанной бородой. Сгорбившись, Т. сделал несколько неловких шагов по паркету. Потом попробовал изобразить хромоту. Вышло чуть карикатурно, но убедительно.

«Выгляжу подходяще. Ну а дальше? Ведь не сражаться с крепостным гарнизоном, в самом деле. Метать ножи на Невском проспекте — это какой-то mauvais genre.[8]И осточертело уже, если честно… Не говоря уже о том, что ножей практически нет. Гнаться верхом? Нельзя — видно за версту. И потом, конная погоня в городе, это что-то из Дюма. Засада? Возле крепости не устроить, особенно в одиночку. А куда Соловьёва повезут, одному Богу известно…»

Эта формулировка сразу же показалась сомнительной.

«Одному богу? А может, и всем пяти. Но главное не это. Главное, что в их планы, насколько можно судить, входит, чтобы я нашёл эту карету. Так чего ломать голову? Надо просто положиться на Провидение… Приведёт в нужное место без всяких сомнений, раз этим гадам кредит надо отдавать. Вот только как это обставить формально?»

Он ещё раз поглядел на своё отражение. Отставной чиновник в зеркале о чём-то напряжённо думал.

«Тут надо неожиданное, немыслимое… Такое, чтоб и предположить никто не мог… Говорят — положиться на волю Божью означает отбросить свою… А если…»

Мысль, пришедшая Т. в голову, в первый момент показалась страшноватой. Но уже через миг стало ясно, что лучше выхода не найти.

Подойдя к зеркалу возле двери, Т. открыл ящик подзеркального столика. Серебряная шкатулка в виде черепа лежала на том самом месте, где он оставил её после встречи с Джамбоном.

Внутри оставалась последняя пилюля в виде серой слезы.

«Две определённо было много, — подумал Т. — А вот одна в самый раз».

Не давая себе времени на раздумья, он бросил пилюлю в рот, проглотил и только потом налил воды из графина, чтобы запить.

Раскаяние набросилось на душу немедленно.

«Ну и зачем я это сделал? — подумал он. — Почему я опять безвольно рушусь… Стоп, стоп, только без самобичевания. Не спать. Никто никуда не рушится. Просто кусок с захватом кареты дали не Овнюку, а Гоше Пиворылову. Наверно, на Овнюка денег не хватило. Экономят, гады. Или воруют… Скорей всего, кстати, именно воруют. Получили небось от Пантелеймона аванс под Овнюка, распилили между собой, а десять процентов откинули негру Гоше. И вот по моим жилам уже растекается медленный яд… Они ведь давно по этой схеме пилят, сволочи, как я только раньше не понимал…»

Взяв косу, Т. подвесил её за петельку на рукояти на специальный крючок, пришитый к подкладке шинели. Последний раз оглядев себя в зеркало, он надвинул фуражку на глаза и вышел из номера.

На лестнице ему встретилась молодая пара — офицер в белом кителе и дама в лёгком муслиновом платье, сквозь которое просвечивала нежная кожа рук и плеч. Она была в самом расцвете юности — и так ослепительно хороша, что Т. проводил её долгим взглядом.

«Митенька, — сразу же напомнил он себе, — это Митенька работает. Хорошо, не сплю…»

Оказавшись в холле, он отвернул лицо к стене и быстро прошёл мимо конторки. Занятые разговором рецепционисты не обратили на него внимания. Выйдя из гостиницы, он свернул в боковую улицу и пошёл прочь от Невского.

«Ну и где он, перст судьбы? Если я рассчитал верно, должен прийти какой-нибудь знак…»

Ждать пришлось недолго.

За следующим перекрёстком Т. увидел в мостовой открытый канализационный люк, ограждённый с двух сторон красными фанерными планшетами с надписью «Поберегись!» Восклицательный знак действительно походил на жирный указательный палец — и если даже это не был искомый перст судьбы, само слово «поберегись!» так отчётливо напоминало о принципах непротивления, что случайным совпадением всё вместе быть не могло.

На краю люка стоял чёрный жестяной цилиндр со светящимся круглым окошком — зажжённый карбидный фонарь. Рабочих вокруг не было.

«Опять под землю, к Достоевскому? — подумал Т. — Наверно, ещё не весь шутер слили… Посмотрим…»

Убедившись, что никто из прохожих за ним не следит, он присел на краю люка, спустил вниз ноги, подхватил фонарь и полез во влажную тёплую темноту.

О том, что препарат начал действовать, Т. догадался, когда понял, что уже не лезет вниз по скобам, а идёт по серому полутёмному туннелю. Точного момента, когда одно действие перетекло в другое, он не заметил — подземелье заворожило сразу.

Бледный свет фонаря странным образом преображался в зеленоватое свечение, как бы исходящее от стен — и Т. вскоре стало казаться, что он идёт внутри огромной лампы. Кое-где на стенах рос мох; остальное пространство покрывали выцарапанные в штукатурке имена и граффити, большинство которых было невозможно прочесть, потому что они представляли собой нечто среднее между надписями и рисунками. Однако самая крупная надпись, повторявшаяся каждые несколько метров, была вполне удобочитаемой:

«Т. TVAM ASI»

«В прошлый раз тоже что-то такое было, — припомнил Т., — и тоже повторялось. Вот только непонятно, почему в кавычках? Кажется, это изречение на санскрите. „Т. есть ты“. Что и так хорошо мне известно…»

Дойдя до развилки, Т. повернул направо. Ещё через сто шагов — влево. Потом ещё два раза вправо. Было бы невозможно объяснить другому человеку, на чём основан такой выбор. Это было трудно объяснить даже самому себе, и вскоре Т. ощутил неуверенность.

«Туда ли я иду? — подумал он. — Вот в прошлый раз никаких сомнений не было. Потому что принял двойную дозу и тащил на себе портрет… Может, для того каждый и несёт в жизни свой крест — чтобы не было неуверенности в маршруте? Ибо когда несёшь крест, надо ведь знать, куда… Обыкновенно, впрочем, на кладбище».

После очередного поворота, выбранного с той же сомнамбулической лёгкостью, сомнения отпали: навстречу проплыло ослепительно-белое и, судя по всему, совсем недавно нанесённое на стену граффити:

ДУМАЕШЬ ТЫ ЛЕВ ТОЛСТОЙ А НА ДЕЛЕ ХУЙ ПРОСТОЙ

Т. вздохнул.

«И чего я боюсь? — подумал он, словно приходя в себя от кошмара. — Если боюсь, значит, опять себя позабыл. Как я могу заблудиться? То есть, конечно, могу — но только если этим сволочам такое по сюжету нужно, тут всё равно ничего не поделаешь. А им по сюжету нужно, чтобы я нашёл карету с Соловьёвым. Страниц так, думаю, через десять… Значит, куда-нибудь да выйду… Интересно другое. Кто у них за эти надписи отвечает? Пиворылов, что ли? Они вроде всегда появляются, когда его эпизод… Хотя, с другой стороны, это „T. tvam asi“ наверняка метафизик написал — у него закавыченный поток сознания, а оно в кавычках было…»