Книга Невидимка с Фэрриерс-лейн - Энн Перри

Инспектор молчал. Он смотрел на ее лицо, на мелкие, словно бисер, капельки пота на верхней губе, и видел, как она бледна, почти как мертвая.

– Нет, я уверена, совершенно уверена. Не могу и думать о том, чтобы Адольфус мог…

– Не верите потому, что его чувство недостаточно сильно? – мягко спросил Питт. – Не так ли, миссис Стаффорд?

Он наблюдал за быстрой сменой выражений ее лица: страх, гордость, неприятие, радость, снова страх.

Джунипер опустила взгляд, стараясь укрыться от его испытующих глаз. Она не могла отрицать страстной любви Прайса к ней, это было бы равносильно отрицанию любви как таковой.

– Возможно, – ответила женщина, запинаясь. – Для меня невыносимо думать, что по моей вине он испытал бы такую… – Она быстро вскинула голову. Темные глаза сверкнули. – Я об этом не знала. Вы должны мне поверить! Я и сейчас в этом сомневаюсь. Вы должны доказать, что он испытывал ко мне подобное чувство и был способен на убийство, иначе я буду снова и снова повторять, что вы ошибаетесь. Но видит Бог, я не виновата. Я не убивала.

Победа не доставила Питту радости. Он встал.

– Благодарю вас, миссис Стаффорд. Ваша откровенность очень мне помогла.

– Мистер Питт… – Слова изменили ей. То, что она хотела сказать, бессмысленно. Что толку отрицать вину Прайса? Она уже связала себя тем, что сказала, и пути для отступления нет. – Лакей вас проводит, – закончила она неловко. – Всего хорошего.

– Всего хорошего, миссис Стаффорд.

Разговор с Адольфусом Прайсом состоялся в его рабочем кабинете и начался довольно спокойно. Питт уселся на большой стул, предназначенный для клиентов. Сам Прайс стоял спиной к книжному шкафу – худощавая, исполненная прирожденного изящества фигура.

– Не знаю, что бы я еще мог добавить к сказанному, инспектор, – сказал он, слегка пожав плечами. – Конечно, мне известно, что опиум продается во многих лавках, так что он вполне доступен. Но сам я его никогда не употреблял, так что это лишь предположение с моей стороны. Однако можно ли так сказать обо всех? Например, о незадачливых знакомых Аарона Годмена – в той же степени, как обо мне? Или о любом другом, кто встречался с судьей Стаффордом в день его смерти?

– Да, действительно, – согласился Питт. – Я спросил только потому, что этого требует формальность. Никогда не думал, что такой вопрос позволит узнать что-нибудь важное.

Прайс улыбнулся, отошел от окна и уселся на вертящееся кресло за столом, элегантно скрестив ноги.

– Так о чем же я еще могу поведать вам, инспектор? Все, что я знаю о деле на Фэрриерс-лейн, давно стало достоянием общественности. Тогда я верил, что виноват Аарон Годмен, и мне по сей день неизвестно, что заставило судью Стаффорда усомниться в этом. Он не сообщил мне никаких подробностей.

– А вы не находите, что это удивительно, мистер Прайс, – спросил Питт как можно безмятежнее, – учитывая то, что вы принимали участие в ведении того дела в суде?

– Не нахожу – если судья Стаффорд находился только на стадии подозрений, – ровно и назидательно ответил Прайс. – Если он и чувствовал какое-то беспокойство, то прекрасно его маскировал. – Питт мог бы поклясться, что само по себе дело нисколько не волнует адвоката. Он проявлял только профессиональный интерес. – Стаффорд не стал бы ничего предпринимать, если у него на руках не было бы неопровержимых доказательств, достаточных, чтобы вернуться к делу, да еще получившему такую скверную огласку, и оспорить приговор, утвержденный пятью членами Апелляционного суда. – Прайс откинулся на спинку кресла. – Возможно, вы не знаете, какое смятение чувств вызвал тот судебный процесс, какую бурю возмущения и гадких страстей. А сейчас под угрозой оказались бы несколько репутаций, возможно, даже доброе имя английского правосудия. Нет, я совершенно уверен, что мистеру Стаффорду надо было иметь очень веские свидетельства, прежде чем он мог упомянуть перед кем бы то ни было об этом деле. Даже строго конфиденциально.

Питт поглядел на него так внимательно, как только позволяла вежливость. Джунипер была преисполнена страхами, Прайс же казался совершенно спокойным и уверенным в себе. Что это – большее, чем у миссис Стаффорд, самообладание или же у него спокойна совесть и нет ни малейшего подозрения на тот счет, что это она отравила Стаффорда?

Томас решил поколебать его спокойствие.

– Я понимаю вашу точку зрения, мистер Прайс, но я, разумеется, должен принять во внимание и альтернативную возможность. Очень вероятно, что смерть судьи Стаффорда никак не связана с делом об убийстве на Фэрриерс-лейн и обусловлена личными мотивами.

– Вполне вероятно, – осторожно ответил Прайс, но его тон слегка изменился. Он, однако, не спросил, какими именно мотивами. Его было не так легко сбить с толку, как Джунипер.

– Сожалею о необходимости говорить без обиняков, мистер Прайс, но мне известно о ваших отношениях с миссис Стаффорд. Для многих мужчин это могло бы послужить мотивом.

Прайс глубоко вздохнул, прежде чем ответить, и вытянул ноги.

– Смею сказать, только не для меня. Вы пришли, чтобы спросить меня об этом?

– Только об этом. Вы хотите сказать, что не чувствовали даже искушения? Вам, должно быть, хотелось, чтобы судья Стаффорд исчез? Или, может быть, я неверно сужу о глубине ваших чувств к миссис Стаффорд?

– Нет. – И Прайс, взяв со стола сургучную палочку, начал рассеянно вертеть ее в пальцах, стараясь не глядеть на Питта. – Нет, разумеется, вы судите верно. Но никакая глубина чувств не может извинить убийства.

– А что она может извинить? – спросил Питт все еще любезно, хотя смысл его вопроса был жесток.

– Не уверен, что понимаю вас, – пытался защититься Прайс, но его самоуверенность исчезла. Пальцы нервно вертели сургуч, дыхание участилось.

Питт выжидал, не желая ни прийти на помощь, ни переменить тему разговора.

– Любовь, – Прайс слегка пошевелился, – она многое объясняет, конечно, однако ничего не извиняет. Разумеется, нет.

– Я с вами согласен, мистер Прайс, но любовь не извиняет также обмана, соблазнения, предательства друга, прелюбодеяния.

– Ради бога! – Прайс крепко сжал палочку, сильно побледнев. Он сидел, откинувшись назад, в оцепенении и пытался что-то сказать, но не находил слов, а затем сразу как-то обмяк. – Да, это правда, – согласился он едва слышно и слегка хрипло. – И вам никогда не узнать, как я обо всем этом сожалею. Я был чрезвычайно глуп. Я потерял всякую способность судить здраво и позволил, чтобы меня увлекли. – Он оборвал себя, быстро взглянув Питту в глаза. – Но на убийство не пошел бы никогда.

И снова Томас промолчал.

Адвокат судорожно вздохнул, все такой же бледный, но постепенно, с неимоверным усилием обретая прежнюю сдержанность.

– Я, конечно, понимаю, что вы должны были рассмотреть и такую возможность. Этого требует логика. Но, уверяю вас, я непричастен к его смерти. Ни в коей мере. Я… – он закусил губу, – не знаю, как мне это доказать, но это правда.