Книга Клинок инквизиции - Диана Удовиченко

За полпфеннига они сняли одну комнату на всех. Здесь воняло еще сильнее, а в соломе наверняка водились блохи с клопами, но выбирать не приходилось. Сенкевич, откашливаясь, первым рухнул на подстилку.

– Ты смотри не издохни раньше времени, – по-доброму напутствовал Дан.

– Не волнуйся, – прохрипел Сенкевич, – исключительно твоими молитвами спасусь.

– Ладно, рассказывай, – потребовал Платонов.

И Сенкевич рассказал. Не все, конечно, лишь то, что касалось этих людей. Информацию о портале он благополучно скрыл. Капитан отрывисто кивал, время от времени задавал вопросы и вставлял уточнения, но о перемещении во времени тоже умолчал. Его друзья слушали с открытыми ртами. Когда наконец Сенкевич закончил, первым заговорил Андреас:

– Правильно ли я понял, многоуважаемый и достопочтенный враг моего друга, что под угрозой весь город?

– Совершенно верно. И единственный шанс его спасти – помочь мне.

– Почему мы должны тебе верить? – насупился Дан.

– А у вас выбора нет, – просто сказал Сенкевич. – У меня хоть какой-то план имеется. Ну допустим, вы откажетесь, и что сможете предпринять?

– Экзорцизм, – быстро ответил Андреас.

– Прекрасно. Но где вы найдете стоящего экзорциста? Вы уверены, что он не находится под влиянием силы, которая управляет Равенсбургом? Так что мы с вами нужны друг другу.

– Тебе-то с этого какая выгода? – прищурился Платонов. – У тебя своих помощников достаточно.

– Когда все произойдет, они обернутся против меня, у них будет другой мейстер. У меня тоже выхода нет, надо сваливать. Да ни у кого нет выхода, город провалится в тартарары. А вернее сказать, в Тартар.

– Значит, надо отсюда убираться, – заключил Энгель, поднимаясь.

– Весьма по-товарищески, я бы сказал, – фыркнул Андреас.

– По-товарищески предлагаю уйти всем. Какой смысл здесь подыхать?

Дан слушал перепалку друзей, но не вмешивался.

– Чего молчишь? – шепнул Сенкевич.

– Они должны решить сами. Я не могу настаивать.

– Честный и светлый до опупения, просто Орлеанская дева какая-то, а не эфэсбэшный капитан, – усмехнулся Сенкевич. – Послушай, Энгель, меня удивляет твое бессребреничество.

Вор насторожился.

– Ты представляешь, сколько опустевших домов останется в Равенсбурге после Дня Всех Святых? А сколько из них богатых?

– Это если все не рухнет к черту, – пробурчал Энгель.

– Разве воры не любят риск? – невинно удивился Сенкевич.

Немного подумав, Энгель махнул рукой:

– Ладно, я с вами.

– Кто-нибудь еще хочет уйти? – Платонов обвел свою команду испытующим взглядом. – Скажите сейчас, я не держу.

Ганс упрямо помотал головой:

– Не по-божески бросать товарищей.

– Верность друзьям, смерть врагам, – рассмеялся Андреас. – А у меня здесь семья.

Остаток ночи и половину дня они провели в обсуждении плана действий.

– Это самое безумное предприятие из всех, о которых я когда-либо слышал, – сказал под конец Платонов.

– Зато единственно возможное, – ответил Сенкевич.

В полдень Энгель отправился в трактирный зал, узнать последние городские новости – нищие и воры знали о Равенсбурге все.

– Интересные вести, – вернувшись, сказал он. – Инквизиция объявила народу, что вервольф разоблачен, хотя еще и не найден. Угадайте, кого святые отцы сделали оборотнем?

– Некогда нам тут гадать, – рассердился Дан. – Говори давай. Меня, наверное?

– Нет, что ты. Народ может не поверить, ты же герой, в тебя ангел Божий вселился.

– Неужели мне была оказана столь высокая честь? – загордился Андреас.

– Ты отпрыск знатного рода, да и внешность у тебя для вервольфа неподходящая, слишком мелок. Ну а я тощий и незаметный, про меня забыли, – прищурился Энгель и указал на Ганса: – Вот он, наше новое исчадье ада.

– Не по-божески, – обиженно пробормотал здоровяк.

– Хорошо, что мы пришли сюда ночью, и ты был в плаще с капюшоном, – заметил Сенкевич. – Теперь можно надеяться, что местные обитатели не донесут на тебя инквизиторам. Отсиживаемся до вечера, там уже неважно будет. Все необходимое Клаус сейчас принесет прямо сюда.

– У меня осталось одно дело. – Платонов поднялся.

– Куда, капитан? Не свети личностью, ставишь операцию под угрозу.

– Мне нужно найти Настю. Скорее всего, ее готовят в жертвы.

– Но если так, прямо по ходу дела и разберемся. Ее ж на площадь выведут, вот и отобьешь.

– Я не могу так рисковать. – Платонов упрямо набычился.

– Ладно, понял. Что собираешься делать?

– Если жертва – она, ее должны держать в ратуше. В другом месте нерационально, придется доставлять к месту ритуала.

– Ясно. Не марай рук, капитан. – Сенкевич кивнул демонологу: – Клаус, разберись, как обычно. Не волнуйся, капитан, мои люди дело знают.

Альбинос, ворча что-то о бабах, чтоб они сдохли, вышел из комнаты. Ближе к вечеру вернулся с длинным мешком:

– Здесь лук и стрелы, лучшие, с серебряными наконечниками, все твои книги и чертежи, Гроссмейстер. И девка нашлась. Взяли мы слугу Инститориса, он сказал, ему приказывали носить горячую воду и еду в потайную комнату. Вход в келье его хозяина. Говорит, девка там.

– Где расположена дверь? И кто всем распоряжался? – тут же спросил Дан.

– Не успел сказать, чтоб он сдох. Вернее, сдох, на дыбе. Сердце остановилось.

Глава шестнадцатая

Дан

Равенсбург не спал. Горожане привыкли ночью прятаться по домам, а уж накануне Дня Всех Святых – любому ребенку известно – нечисть заполняет улицы, бродят бесы и демоны, и сам Сатана прогуливается по земле. Но сегодня людей по приказу инквизиции согнали на ратушную площадь, посреди которой был возведен большой помост с шестью столбами, обложенными дровами и соломой. Его окружали ближние с факелами в руках, взад-вперед прохаживался палач. Перед крыльцом ратуши возвышалась кафедра для проповеди.

С ночного неба сыпался сухой снег, покрывал белой крупой камни мостовой, взвивался поземкой под холодным ветром. Площадь полнилась гулом возбужденных, испуганных, сердитых голосов: горожане ждали самой большой казни в истории Равенсбурга.

На крыльце появился Шпренгер в сопровождении охранника, неторопливо взошел на кафедру, оглядел толпу. Рядом встал Инститорис, вид у инквизитора был растерянный, он то и дело отирал со лба капли холодного пота. Шпренгер поднял руку, призывая к молчанию. Постепенно голоса стихли.