Книга Базилика - Уильям Монтальбано

На этот раз меня наградили более теплой улыбкой. Я наклонился и нежно поцеловал ее в лоб. Она провела ладонью по моей щеке, а я протянул руку вверх и выключил свет.

— Спокойной ночи, linda.

— И вам, Пол.

Завтрак подали с рассветом, слишком рано. Меня немного мучило похмелье, а настроение не располагало к обильной трапезе. Позавтракав, я отправился в средний салон, где расположилась ватиканская свита, чтобы собрать вещи перед приземлением.

Как обычно, незадолго до сигнала «пристегнуть ремни» несколько журналистов решили встретиться с Треди, чтобы сделать фотографии и получить короткий комментарий. Они друг за другом проходили мимо меня, а я решил пообщаться с Рейлли, церемониймейстером, оказавшимся гораздо человечнее того образа робота-алтарника, который ему все приписывали.

— Его святейшество импровизировал во время мессы на стадионе, да?

— Не меньше твоего, специалист по психологии толпы.

Рейлли улыбался.

— Ну, я почти всегда вру. Но как он это делает? Я имею в виду мессу…

Ирландец Рейлли тихо рассмеялся.

— Его святейшество может сделать все что угодно, если захочет.

Сияющая португальская радиожурналистка, возвращаясь после короткой аудиенции у папы, махнула рукой, и к папе прошла рыжеволосая американская тележурналистка с репутацией реалистки. Она вышла, улыбаясь и сжимая в руках подаренные папой четки. Когда я спрашивал Рейлли, как бы он поступил, если бы папа забыл, что нужно говорить на мессе, мимо как раз прошла Мария, которую до портьеры салона Треди проводил помощник ватиканского пресс-секретаря.

Меня она не видела, но ее, как всегда, было трудно не заметить. Мария накрасилась и растянула губы в вежливой улыбке, но весь ее вид выражал отчаяние. Было видно, что Мария на взводе, она рассержена.

Немного рановато для журналистки, решившей сделать папе выговор, но если кто на это и способен, так только Мария Лурдес Лопес дель Рио.

— Я как-то слышал, что на островах Тихоокеанского бассейна состоялась месса, когда…

Потеряв несколько роковых секунд, я все понял. Слишком медленно, Пол.

Возбуждение, злоба, решимость… «Печальные, но счастливые решения приняты, осталось пройти по мосту», и отправится по нему прекрасная бегунья, журналистка и католическая экстремистка Мария Лурдес Лопес дель Рио. Лопес! Сорвавшийся с лесов — Эрнесто Лопес.

— Мария!

Имя сорвалось с моих губ так, словно я закричал от боли. Я был уже на полпути, с трудом пробираясь, протискиваясь вперед, когда услышал тихий хлопок из салона папы. Я был первым, кто ворвался в салон мимо испуганного ватиканского фотографа, ждавшего разрешения войти. Но я непоправимо опоздал.

Диего Альтамирано стоял, вытаращив глаза и открыв рот. Он держал в руке маленький пистолет, который еще дымился. Мария, скорчившись, лежала на полу салона.

Треди словно остолбенел, привстав со своего кресла. Затем он нагнулся над неподвижной фигурой. Я видел, что спешить уже некуда. Входное отверстие от пули кружком темнело под левой грудью Марии. В сердце. Она умерла. Мгновенно, не успела и глазом моргнуть.

Диего, словно безумец, таращился на папу. Будто зомби, с пистолетом в опущенной руке он сделал вперед один шаг, потом другой.

— Она была такой красивой, улыбалась. Я подумал, что она хочет достать фотоаппарат, знаете, некоторые приносят с собой свой фотоаппарат, но когда она вытащила…

— Диего, возьми себя в руки, — резко сказал я, встав так, чтобы оказаться между ним и папой.

Он посмотрел на меня как на незнакомого человека. Затем дрожащими руками отдал мне пистолет.

— …в ее руке было это. Я схватил ее за руку и хотел оттолкнуть. Только оттолкнуть и все. Пистолет выстрелил. Мне очень жаль, да простит меня Господь, мне очень жаль.

— Сядь, Диего, — сказал я. Казалось, еще немного, и он потеряет сознание.

Треди опустился на колени, совершил крестное знамение и начал молиться за упокой души той, что пришла убить своего папу.

Я положил пистолет в карман и рухнул на колени рядом с Треди.

ВАТИКАН

ГЛАВА 25

Мягким римским днем я бездельничал на террасе у Тилли с многостраничным воскресным выпуском ее газеты в руках, когда она пришла из кухни с двумя стаканами холодного белого вина и завернутой в полотенце бутылкой. Одежды на Тилли было немного, и я понял, что вино — это запятая, а не точка. Присев рядом со мной на край шезлонга, она принялась перелистывать газету, пока не нашла свой материал — тысяча слов о новых мечтах Треди.

— Хорошая статья, — сказал я.

Она пробежала глазами текст.

— У-у, мясники, — сказала она, имея в виду редакторов.

Это был приятный домашний день из тех, что я начал ценить после смерти Марии и боли, поселившейся в моей душе. Эту рану не смогли излечить ни время, ни многочисленные «если бы». Тилли тоже это чувствовала, но по-другому. Ее горе было не меньше моего. Но Тилли газетчица, она не могла жить без напряжения. Ни с того ни с сего она вдруг заявила:

— Я до сих пор не верю в ватиканскую версию смерти Марии. Мне это не давало покоя несколько месяцев. А теперь, когда я устроила тебе великолепный обед, прекрасное вино и отличный секс, давай колись. От начала до конца это все вранье, да?

Мы похоронили Марию после отпевания в старой церкви на улице делла Кончильяционе, возле пресс-бюро. Там были все, кроме Треди. Он хотел пойти, но курия пришла в бешенство, и на этот раз здравый смысл восторжествовал. Треди прислал Ночиллу, государственного секретаря. Другой кардинал, латиноамериканец, произнес надгробное слово. Это была странная речь о путях господних, о том, как молодая, полная жизни женщина, человек свободной профессии и бывшая спортсменка-международница, скоропостижно скончалась во время своей первой аудиенции у Его святейшества. Господь оставил нас на этой земле, чтобы мы смогли представить себе невероятный всплеск волнения, так трагически переполнивший ее бедную душу.

Кровоизлияние в мозг. Большая ложь. А чего вы ожидали? Правды. Ну, конечно.

Представьте себе такой заголовок:

ЖУРНАЛИСТКА, ЗАМЫСЛИВШАЯ УБИТЬ ПАПУ, ПОГИБАЕТ В САМОЛЕТЕ ОТ РУКИ ПОМОЩНИКА ПИЯ XIII.

А еще, как уже бывало задолго до этого, желтая пресса начнет вопрошать:

УБИТАЯ ЖУРНАЛИСТКА — ЛЮБОВНИЦА ПАПЫ?

Нехорошо. Очень нехорошо. Большая ложь — лучше. Безопаснее. Сказанная без запинки, уверенно. Подобные вещи ватиканские чиновники веками произносили с большим красноречием, слащавым тоном и, видимо, совершенно искренне.

Тело Марии не было обезображено, и всегда поступающий правильно, потрясенный и заботливый Ватикан проследил за подготовкой к погребению, даже предложив место в ограде церкви, выделенное особым папским разрешением.