Книга Патология - Джонатан Келлерман

Только этого еще не хватало, чтоб еще более усложнить ее жизнь.

С Айзеком она не говорила с пятницы. Поскольку показывать ей нечего, стоит ли беспокоить мальчика? Согласно биографии, Курта Добблера высоко ценили как системного разработчика, проработавшего пятнадцать лет в «Тихоокеанской динамике». Стало быть, пришел туда сразу после колледжа. Упоминания о том, что когда-то он работал кабельщиком, Петра не нашла. Впрочем, зачем об этом писать?

Она распечатала информацию, перечитала еще раз. Связи с Германией выводили ее на новое направление, и она потратила несколько часов на международные звонки, пока не попала на нужного человека в полицейском департаменте Гамбурга.

Старший инспектор Клаус Бандорффер. В Германии в эти часы занималось утро, было еще темно, и Петра удивилась, что старший инспектор в такое время на работе. Но Бандорффер говорил бодрым голосом, показал себя профессиональным, но в то же время любезным человеком. Он был заинтригован звонком американского детектива.

Махнув рукой на то, что сама умножает будущие неприятности на работе, она заявила, что официально расследует убийства от 28 июня и что она отвечает за это расследование.

— Еще один, — сказал Бандорффер.

— Еще один кто, старший инспектор?

— Серийный убийца, инспектор… Коннор?

— Да, сэр. У вас что же, в Гамбурге много серийных убийств?

— Сейчас пока тихо, но были и у нас, — сказал Бандорффер. — Вы, американцы, и мы, немцы, кажется, умеем выращивать таких вот психопатов.

— Может, просто умеем обнаруживать закономерности. Бандорффер засмеялся.

— Умение и ум — мне нравится такое объяснение. Значит, у вас на подозрении есть человек, который жил в Гамбурге?

— Возможно.

— Какой период времени вас интересует?

Курту Добблеру было сорок. Учеба в средней школе означала, что с тех пор прошло двадцать два — двадцать пять лет. Она сообщила Бандорфферу эти параметры и подробности черепных травм.

— В прошлом году у нас было такое убийство, — сказал он. — Двое пьянчуг подрались в пивном баре. Один другому выбил мозги. Наш убийца — безграмотный плотник, никогда не был в Соединенных Штатах… Как, вы говорите, его фамилия? Добблер? А имя? Куртис?

— Просто Курт.

Клик, клик, клик.

— Я ничего не нахожу под этим именем в своих файлах, но проверю. Возможно, на это уйдет день или два.

Петра сообщила ему свой домашний телефон и номер мобильника, сердечно поблагодарила. Бандорффер снова рассмеялся.

— В наше время такие трудолюбивые, умные офицеры, как мы, должны объединяться.

Она обзвонила все кабельные компании в Лос-Анджелесе, Орандже, Вентуре, Сан-Диего и Санта-Барбаре, говорила с продавцами газет, врала, когда это требовалось.

Никто не слышал, чтобы Курт Добблер когда-либо работал монтером или представителем подобного рода профессии. Хотя надежды было мало: трудно рассчитывать, чтобы кто-то сохранил такие старые сведения.

Добблер по-прежнему находился у нее на подозрении. Особенно как убийца собственной жены.

28 июня она устроит слежку за его домом. Петра надеялась на чудо и одновременно готовила себя к разочарованию.

Возможно, пришло время подключить Айзека. У него было несколько дней на размышления. Может, высокий коэффициент умственного развития способен на то, на что не способен ее заурядный мозг.

Вероятно, он был вчера в участке и узнал о ее отстранении. Какими бы ни были его дела с Джарамилло, она знала, что известие о ее отстранении его расстроит. Она так сосредоточилась на своих переживаниях, что и не подумала об Айзеке. Хорошенькая же из нее получилась нянька!

Шесть часов пятнадцать минут вечера, все университетские кафедры закрыты. Она позвонила Гомесу домой. Айзек поднял трубку. Голос совершенно заспанный. Неужели он спит в такое время?

— Айзек, это…

В трубке послышался громкий зевок, словно лошадиное ржание. Такого Айзека она не знала.

— Вы? Опять? — сказал он.

— Опять?

— Это Клара, да? Послушайте, мой брат…

— Это детектив Петра Коннор. Вы брат Айзека? Молчание.

— Простите, я спал. Я его брат.

— Извините, что разбудила. Айзек дома?

Снова зевок. Откашливание. Голос похож на голос Айзека. Но пониже, и речь медленнее. Словно Айзек, пребывающий в депрессии.

— Его нет дома.

— Все еще на занятиях?

— Не знаю.

— Пожалуйста, передайте ему, что я звонила.

— Обязательно.

— Что ж, ложитесь спать, брат Айзека.

— Исайя… да, сейчас лягу.

В восемь часов она подавила желание остаться дома и пообедать на скорую руку, открыв какие-нибудь банки. Вышла на улицу. Если ее заставили жить, как обыкновенную горожанку, то надо хотя бы воспользоваться преимуществами такого статуса.

Она немного поездила по району Фэйрфакс, соображая, куда лучше направиться. Выбрала маленький ресторан в Беверли-Хиллз, где подавали кошерную рыбу. Там она время от времени завтракала со Стю Бишопом. Отец владельца, врач, был коллегой отца Стю, офтальмолога. Ресторан находился-недалеко от ее дома, полы в помещении засыпаны древесными опилками, пахнет свежей, вкусной, недорогой едой. Самообслуживание тоже устраивало: ей не хотелось разговаривать с официантами.

Сегодня владельца не было. Ресторан обслуживали два латиноамериканца в бейсболках. Шумно, много народу. Хорошо.

Она заказала лосося на гриле с печеным картофелем и салат из шинкованной капусты. Заняла последний свободный столик и уселась рядом с семьей хасидов с пятью шумными малышами. Отец в черном костюме, бородатый, притворялся, что не замечает ее, но, когда она поймала взгляд матери в красивом парике, женщина застенчиво улыбнулась и сказала:

— Извините за шум.

Словно бы в этом было виновато исключительно ее потомство.

— Они очаровательны, — улыбнулась ей Петра. Женщина засветилась.

— Спасибо… прекратите, Шмуль! Яков! Оставьте в покое Израэля и Циви!

Без пятнадцати десять она подъехала к дому. Увидела джип Эрика. Когда приоткрыла дверь, он поднялся с дивана гостиной и обнял ее. На нем был бежевый костюм, голубая рубашка, желтый галстук. Она никогда еще не видела его в светлой одежде. Цвет костюма подчеркивал слегка землистый оттенок его кожи.

— Совсем необязательно было одеваться ради меня. Он улыбнулся и снял пиджак.

Они быстро поцеловались.

— Ты поела? — спросил он.

— Только что. А ты хотел куда-то пойти?

— Пойти или остаться — это неважно.