Книга Холодная ярость - Дмитрий Петров

А потом все сцепилось, все в голове у майора легко и плавно легло по своим местам. Он нашел последнее звено, которое требовалось для того, чтобы рассыпанные, будто картонные пазлы, люди и события сложились в единую аккуратную картину.

– Вот что, – сказал он Иннокентию и Лукомо-рову. – Вы сейчас поезжайте в отдел, а мы с Мариной еще одно место посетим. Чтобы уж была полная ясность.

Машину мы возьмем, нам далековато. Поедем? – Он обернулся к ней.

По дороге Вербин молчал, желваки на его лице играли, перекатываясь. Ручку коробки передач он дергал так, словно собирался вырвать ее вместе со всей арматурой. За окнами бежали городские дома, складывавшиеся в улицы, присыпанные быстро тающим первым снежком. Начиналась метель, состоявшая из мокрого снега, который кружил перед ветровым стеклом и стекал вниз по нему извилистыми струйками.

Вообще-то Вербину всегда нравилось такое свое состояние – щемящее сердце ощущение холодной ярости. Он считал это нормальным рабочим состоянием оперативника. А сейчас оно присутствовало в полной мере: он знал, что преступники определены. Поймать их, задержать – теперь уже дело десятое, никуда не денутся, как верно заметил только что Иннокентий. Они накрыли это гнездо – осталось лишь навести окончательный «марафет», чтобы у следствия уж не было никаких неясностей.

– Выходи, – сказал он Марине, круто свернув с шоссе к одиноко стоящему на берегу реки дому. – Сейчас мы нанесем визит одной очень милой старушке. Не скажу, чтобы она была рада нас видеть сейчас, но разговор у нас с ней получится.

– К старушке? – переспросила Марина, ничего не поняв. – Старушка, что ли, снимала эти фильмы с детьми?

– Наверное, нет, – ответил майор, запирая машину и проверяя на всякий случай кобуру под мышкой. – Но она, видишь ли, бывший медик. Она сама мне так сказала, и я склонен верить. Но это не так интересно. Интерес представляет тот факт, что старушка сумела вырастить сына. И он тоже стал медиком. Почему-то мне кажется, что этот замечательный сын-медик работает врачом в интернате для глухонемых детей.

Ветер, налетавший порывами с реки и несший с собой крупные снежинки, залеплявшие лицо, мешал говорить и слушать, так что Марина не слышала многих слов майора, а лишь догадывалась о них.

Они поднялись по лестнице на второй этаж, и Вербин позвонил в дверь. Долго ничего не было слышно, потом послышались шаги.

– Кто там?

– Откройте, Маргарита Васильевна, – сказал через дверь майор. – Вы меня помните, я был у вас несколько дней назад. Помните? Ну, журналист с радио.

После некоторой паузы старушка глухо ответила:

– Я не могу вам сейчас открыть. Больна, плохо себя чувствую. Потом приходите.

Отказ впустить в квартиру о чем-то говорил: Вербин ощутил знакомое по прежним временам чувство азарта. Еще раз пощупал кобуру под курткой: так, для пущей уверенности.

– Маргарита Васильевна, – бодро и громко проговорил он. – Нужно открыть сейчас. Это милиция, открывайте. Сами понимаете – упираться бессмысленно. Я не один, и мы просто сломаем дверь – она у вас хлипкая.

Дверь открылась, на пороге стояла Маргарита Васильевна, но сейчас Вербин едва узнал ее. Седые волосы, так аккуратно уложенные в их первую встречу, сейчас были распущены и висели по плечам. Морщины, ранее придававшие лицу некоторое благородство, теперь казались глубже и вместе с мятущимися нечистыми глазами производили совершенно обратное впечатление: лицо казалось порочным.

– Милиция? – дрожащими белыми губами переспросила старуха, и в голосе ее явственно услы-шалась враждебность. – А что вам надо?

– Позвольте войти, – решительно шагнул вперед Вербин, оттесняя хозяйку глубже в полутемную прихожую. – Мы с вами в прошлый раз не договорили о религии. Захотелось снова на ваш иконостас поглядеть – уж больно красиво. Вы ведь не возражаете? Заходи, Марина. Смотри, какая красота – вон там, в комнате.

Майор прошел в комнату, остановившись перед иконами и горящей лампадой.

– Вот здесь наша почтеннейшая Маргарита Васильевна молится, – громко объявил он. – Тут она рассуждает о том, как нужно любить свою родину и ее традиции. Впрочем, черт с ними, с традициями…

– Как вы смеете? – заговорила дрожащим голосом старуха. Ее глаза гневно сверкнули. – Что вы такое говорите? Кто вы вообще такие?

Сейчас она предстала разъяренной фурией, но Вербин только криво усмехнулся и продолжил:

– Скажите, а что в вашей религии говорится о наказаниях за преступления?

Что в Библии Бог говорит о наказаниях за грехи? За тяжкие грехи? А, не помните?

Впрочем, вы ведь сказали, что в Бога вы не верите, и Библии у вас, насколько я вижу, нет. Только книжечка «Берегитесь сектантов». – В сердцах он схватил брошюрку и швырнул ее на пол. – Вот ваша религия, – добавил он, не в силах совладать с подступающей к горлу ненавистью. – Вот это, а еще ваша религия – деньги, которые может заработать ваш сыночек-медик, растлевая беззащитных детей, доверенных ему.

– Есть, – вдруг севшим голосом просипела стаpyxa. Непонятно было, о чем она думает в настоящую минуту.

– Что «есть»? – не понял Владимир.

– Библия у меня есть, – твердо заявила Маргарита Васильевна и кивнула:

– Вон там на полке стоит.

Майор шагнул к полке и, взяв книгу, развернул ее на первом попавшемся месте.

– Вот и поглядим, что Бог говорит о таких, как вы и ваш милый сыночек, – сказал он. – Сыночек-медик, как вы давеча изволили выразиться.

Его взгляд упал на строчки, и он прочел:

– «Чистым очам Твоим не свойственно глядеть на злодеяния, и смотреть на притеснения Ты не можешь. Для чего же Ты смотришь на злодеев и безмолвствуешь?..»

Вербин прочел эти слова и засмеялся: до того неожиданно попал в самую точку.

– А Бог не безмолвствует, – торжествующе заключил он, захлопывая книгу. – Бог совсем не безмолвствует. Он посылает нас – маленьких грешных людей. Чтобы мы исполнили Его волю – нашли и наказали злодеев. Бог же не станет сам спускаться с небес для того, чтобы покарать всяких подонков. Нет, для подонков имеется милиция…

Вербин не успел договорить. Он как раз повернулся для того, чтобы поставить Библию на место, когда дверь из соседней комнаты резко распахнулась и на пороге появился тот самый Сергей Сергеевич, уже дважды виденный Мариной.

Кроме очков в металлической оправе, ничто не говорило о том, что этот человек – врач из интерната, а не дикий зверь. Длинные темно-русые волосы были всклокочены, глаза под стеклами очков блестели безумием и ненавистью.

Видимо, он сидел, затаившись, в задней комнате и ждал, когда незваные гости уйдут. Видно, надеялся сбежать…

А когда понял, куда поворачивается дело, решил спастись иным путем.