Книга Час бультерьера - Михаил Зайцев

– В смысле?

– Сабурова должна исчезнуть. Ким ей это объяснит и поможет осуществить. Представь себя на месте противника: Бультерьер явился к Зое, потребовал дискету с информацией и вместо «посылки» от сотрудницы «Никоса» поимел проблемы с вооруженными камикадзе. Согласись, логично, что Бультерьер обиделся, мягко выражаясь, на женщину, и...

– И замочил ее? Похитил?

– Пускай они ломают головы над этими вопросами. Пускай ведут розыскные мероприятия в Москве и области. Пусть ищут черную кошку в темной комнате.

– Угу, дошло. Меня ищут здесь, а я уже... Где? Где базируется долбаный «русский филиал» меркантильных вероотступников?

– В Прибалтике. Маскируются под реабилитационный центр для воевавших в Ичкерии федералов, которые по религиозным соображениям перешли на сторону чеченов, в результате чего объявлены в розыск и от этого сильно страдают психологически.

– Как жалостливо! Я сейчас разрыдаюсь.

– На твои крокодиловы слезы у нас нет лишнего времени. Пока ты приходил в себя после газового наркоза, я связался с преданными мне людьми и дал команду готовиться к негласному вояжу в бывшую братскую республику.

– Ха! Давненько я не бывал в Прибалтике... Слушай, Юлик, а вот интересно – хватает ли у тебя преданных людишек, чтоб оккупировать, допустим, Эстонию?

– Напрасно иронизируешь, Ступин. Корейская диаспора в России вполне сравнима по численности с населением Эстонии.

– М-да, понятненько. Глупость спросил. Среди пары миллионов твоих соплеменников с российскими паспортами, конечно же, отыщется десяток-другой сульса, и кабздец эстонской государственности...

Глава 4Он – одержимый

Он сидел у стены, облокотившись спиной на мякоть подушек. Он сидел, скрестив ноги в отлично отглаженных брюках, расстегнув верхнюю пуговицу пиджака и пуговку на воротнике белой рубашки. Как и все, кроме имама, он носил европейские одежды. Как и старик-имам, он, входя в помещение, не снял обувь. Полуботинки остальных шестерых мужчин остались за дверью, в коридоре.

Старик имам, облаченный в шелковый зеленый длиннополый халат и белоснежную чалму, восседал на подушках справа. Напротив, на ковре, покрывавшем всю площадь пола, сидели полукругом, поджав под себя ноги, шестеро будущих даис. Имам говорил, а шестеро будущих миссионеров внимательно слушали старческий вкрадчивый голос.

Он тоже слушал имама вполуха и исподволь, сквозь ресницы разглядывал избранных.

Ему нравились открытые, симпатичные лица напротив. Не знаешь, нипочем не догадаешься, что эти шестеро добрый десяток лет служили халифу в качестве федави. Другие «верные» гибли, а этих небо лишило счастья умереть за халифа. Наместник божественного халифа, глава здешней общины, старик-имам выбрал именно этих шестерых из дюжины им подобных, обделенных благодатью смерти во имя Божественного. Вглядываясь в лица избранных, он, маджнун, одобрял выбор мудрого старца.

Имам говорил о сокровенном на языке Пророка. Старец подробно комментировал первую, наиглавнейшую заповедь миссионера: «Не сей на скале», а он, маджнун, закончив разглядывать, изучать внешность слушателей, скосил глаза и посмотрел в окно, дабы полюбоваться закатом.

За большим окном во всю стену неописуемое великолепие для тех, кто привык искать и находить прекрасное в обыденном. Приплюснутый шар заходящего солнца окрасил багрянцем шершавые верхушки сосен, свинцовый северный воздух чист и прозрачен. С высоты третьего этажа не видно обихоженной человеком земли, и кажется вот он – мир, сотворенный богом во всем первозданном великолепии. И хочется забыть о захудалом городишке всего-то в пяти километрах от сего благословенного места.

Каждое утро автобус привозил из недалекого городка за лесом вежливую обслугу для Центра психологической реабилитации преследуемых по религиозным мотивам. Местные власти всячески опекали центр. Даже круглосуточное дежурство полиции организовали у въезда на территорию. Каждый вечер автобус увозит обслуживающий персонал и привозит смену полицейскому караулу. С флегматичными прибалтами удобно дружить. Особенно когда они догадываются, против кого дружат.

Друзья прибалты, разумеется, ОБО ВСЕМ не догадываются и с удовольствием закрывают глаза, когда очередная группа «реабилитируемых» на время или навсегда покидает центр. Такса за легкую слепоту властей измеряется в у.е. и остается твердой.

Они вообще забавные, эти прибалты. Они установили в столовой скрытые микрофоны и сами же намекнули, где не следует болтать лишнего. Они поселили в Центре реабилитации пяток своих врачей-терапевтов с явно военной выправкой и, смущаясь, заверили – доктора по-арабски ни бум-бум. Они устроили налоговые льготы для спонсора, на средства которого существует центр, хотя никто их об этом никогда не просил. Они настоятельно предлагали помощь в возведении мечети на территории центра, хотя «реабилитируемые» и не собирались ничего возводить. А неделю назад местные власти по собственной инициативе в качестве гуманитарной помощи центру затеяли ремонт чердачных перекрытий, и теперь под крышей целый день стучат молотки, визжат пилы, копошатся чистенькие и трезвенькие прибалтийские работяги.

За окном интеллигентно бибикнул автобус – обслуга уезжала, происходила смена полицейского караула, пунктуальный водитель торопил флегматичных ремонтников. Багровое солнце медленно растворялось в свинцовом сумраке. Слегка охрипший от долгого говорения имам заканчивал перечислять заповеди миссионеров. Завтра старик повторит слушателям то же самое. Послезавтра ночью избранных приведут сюда же, в эту же комнату, и они опять услышат из уст старца те же слова. И так месяц за месяцем, иногда днем, иногда ночью, иногда утром, иногда под вечер, перед или вместо молитвы, пока избранные не поймут сакральный смысл обманчиво простых истин, высказанных добрым и вкрадчивым старческим голосом.

За стеклом окна бледный овал солнца подернулся свинцовой дымкой. Слышно, как шуршит шинами отъезжающий автобус. Имам замолкает. Слушатели взирают на старца, смотрят на главу «российского филиала» глазами благодарных отцу детей. Избранные стать даис все еще федави от пят и до макушек, готовые умереть по мановению старческой руки, они долго еще будут находиться в плену условностей. Они – дети халифата, не признающего никаких границ, им еще предстоит повзрослеть. Ох, и нелегкая же это доля – взрослеть...

Он, маджнун, не стал дожидаться, пока старик-имам, кряхтя, поднимется с подушек. Он пружинисто встал, одернул пиджак и шагнул в полукруг избранных слушателей. Он заговорил с ними по-русски:

– Привыкайте к языку наших неверных предков. На нем общаются люди, с которыми вам предстоит работать. Вы будете работать каждый по одиночке, против каждого весь грязный и суетный мир. Привыкайте ценить грязь и уважать суету...

Маджнун говорил громко, пылко и напористо, но полные детской любви глаза смотрели мимо него, глядели на немощного, обожаемого всеми старца.

Имам тяжело вставал с подушек, путаясь в полах халата, поправляя чалму, поглядывая искоса на энергичного оратора.