Книга Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

— Ты говорила, что наш указ дарует прощение всем гугенотским вождям!

— Это совсем другое дело. Они действовали под его командой и по его указке.

— Не вижу разницы. Амнистия есть амнистия. Я дал слово короля и не стану брать его назад. Я пригласил Колиньи, потому что это моя свадьба, и я хочу, дабы он знал, что мы не желаем ему дурного.

Я застыла с приоткрытым ртом, опешив настолько, что и не знала, как быть. Повторялся тот самый день в Блуа: всякий раз, когда бы ни появлялся Колиньи, мой сын преображался. Я видела в нем собственную слабость, безоглядное доверие, которым некогда страдала сама. Мне хорошо было знакомо обаяние Колиньи, я знала, как он способен привлечь и убедить других, ибо сама когда-то испытала на себе его силу. Впрочем, я чувствовала ее до сих пор — вот только теперь я знала ему цену.

— Он писал тебе? — спросила я.

— Да, писал! — процедил Карл, одарив меня ошеломленным взглядом. — И что такого? Я ему ответил. Я отменил награду за его голову и заверил его, что он под моей защитой. И это в самом деле так. Война окончена. Мне нужен мир, и я добьюсь мира!

— Если тебе нужен мир, тогда ты, именно ты должен отослать Колиньи. Твоя невеста — католическая принцесса, кузина Филиппа Испанского. Она не сможет принять Колиньи.

— Очень даже сможет, если я прикажу! — Паж поспешно убрался с дороги Карла. — Я сыт по горло всей этой религиозной распрей. Колиньи — пэр Франции, и место при дворе принадлежит ему по праву. Сейчас как раз самое подходящее время установить прочный мир. — Карл помолчал, глядя на меня суженными глазами, и этот взгляд напомнил мне его отца. — Ты говорила, чтобы я никому не рассказывал об идее брака Марго с принцем Наваррским, и я согласился молчать. Может, ты передумала? Может, предпочитаешь, чтобы мы продолжали убивать друг друга?

— Разумеется, нет! — Я не сумела скрыть прозвучавший в моем голосе гнев. — Но ты ведь знаешь, что Колиньи сам развязал против нас войну. Он отвергал все уступки, пока у него не осталось выбора.

— Против меня он войны не развязывал. Я не заключал соглашений с Испанией.

Я подавила жаркое желание схватить своего сына за шиворот и трясти до тех пор, пока он не станет способен рассуждать здраво. Я больше не имела власти над Карлом; в свои двадцать лет он стал полноправным монархом. Я опекала его сколько могла и теперь ясно видела, что своей опекой неумышленно вызвала его недовольство.

— Сын мой, — мягче проговорила я, — вполне разделяю твои чувства, но сейчас не самое подходящее время и место для такого решения. Ты должен отослать Колиньи ради его собственной безопасности. Здесь Гизы. Ты рискуешь его жизнью.

— Если Гизы или кто-то другой тронут Колиньи хоть кончиком пальца, они ответят передо мной лично. — Карл выхватил шляпу из рук съежившегося от страха пажа. — Колиньи останется здесь. Собственно говоря, я намерен вернуть ему место в Совете. Он будет моим советником по делам гугенотов, как и был до этой чертовой войны.

С этими словами Карл обошел меня и направился к двери.

— Увидимся в зале, — бросил он.

Карл исчез сразу после пира, бросив меня и Елизавету представлять королевское семейство на свадебных торжествах. Я полагала, что он отправился переодеться, так как терпеть не мог наряжаться в пух и прах. Сидя на возвышении рядом с Елизаветой, я наблюдала за Марго, раскрасневшейся от вина и комплиментов, которыми осыпали ее придворные кавалеры. Она, казалось, вовсе забыла о существовании Гиза, который сидел рядом с Генрихом. Если он в свою очередь и уделял внимание Марго, то весьма искусно скрывал это, улыбаясь и кивая, покуда Генрих что-то нашептывал ему на ухо, а придворная шлюха при каждом удобном случае подливала вина в их кубки. И в самом деле, Гиз казался совершенно поглощенным тихой беседой с Генрихом и не замечал, что с него не сводит глаз красивый испанец Антонио де Гуаст, который во время войны служил под командой Генриха, а теперь стал его телохранителем.

Сумрачный взгляд испанца на миг озадачил меня. Подобные взгляды я видела и прежде, порой у придворных дам, которые оценивающе разглядывали друг друга, словно соперники на арене. В глазах Гуаста горели зависть и ревность, и я поневоле задумалась, какие отношения связывают этого человека с моим сыном.

Меня отвлек пронзительный визг: Эркюль уже успел замарать свой новый наряд, таская куски с тарелок, а стайка подвыпивших дам гонялась за ним и шлепала веерами по ягодицам. Эркюлю скоро должно было исполниться шестнадцать, и он рос сущим наказанием. Вопреки всем стараниям Марго, он не достиг никаких успехов ни в учебе, ни в умении держать себя, и сейчас я поежилась, заметив, что Елизавета сурово хмурится, следя за его выходками.

Мне не в чем было упрекнуть невестку. То был праздник в честь ее свадьбы, ее представление к французскому двору, а между тем всякое подобие приличий рассеялось, едва убрали столы. Дамы и кавалеры, укрывшись в тени за колоннами, беззастенчиво предавались ласкам, флейты и литавры музыкантов визжали в унисон взрывам пьяного хохота танцоров, вертевшихся посреди зала. Во времена моего свекра подобное поведение было немыслимо; при всем острословии и жажде наслаждений, которыми отличался тогда двор, женщины ни за что не стали бы приспускать корсажи, чтобы обнажить грудь до самых сосков, а мужчины — похотливо глазеть на них, делая непристойные жесты, как в борделе.

Я взяла графин, чтобы подлить вина Елизавете.

— Придворные… — извиняющимся тоном начала я. — У нас слишком долго не было праздников. Мы воевали, и теперь они вне себя от радости, что…

Мое объяснение оборвалось на полуслове. Бледный румянец отхлынул с лица Елизаветы, и взгляд ее устремился в глубину зала.

Я взглянула туда же. Безудержный хохот, окружавший нас, разом стих.

К возвышению широкими шагами двигался Карл. Длинные волосы ниспадали ему на плечи, рукава просторной рубахи были закатаны до локтей, обнажая загорелые руки. Рядом шел Колиньи.

— Адмирал де Колиньи желает приветствовать мою королеву! — проговорил сын звенящим голосом.

Колиньи поклонился. В последний раз я видела его так близко пять лет назад. К моему удивлению, он казался ниже ростом, чем мне помнилось, черты лица стали менее четкими. Глаза его оставались все так же ясны и проницательны, но видно было, как его преследует все, что он повидал и совершил во имя своей веры, — человек, в угоду религиозным взглядам предавший свои идеалы.

Он стареет, подумала я. Он ослабел и заметно сдал. Мне нечего бояться.

— Сударь, — проговорила я, — добро пожаловать ко двору.

— Благодарю, ваше величество. Вы выглядите прекрасно. Надеюсь, что вы…

— Да, я в добром здравии. Позвольте представить вам мою невестку, ее величество королеву Елизавету.

Колиньи начал было поклон, но тут Елизавета, зашуршав юбками, встала. И наклонила голову, знаком принуждая его отойти с дороги, чтобы она могла сойти с возвышения. Присев в неглубоком реверансе перед Карлом, Елизавета покинула зал. Мне хотелось зааплодировать ей. Нервы у нее, похоже, были выкованы из стали.