Книга Страсти по-губернаторски - Фридрих Незнанский

Поремский быстро созвонился с военкоматом, назвал фамилии и узнал, что первый был старшим сержантом, другой — капитаном. Владимир записал их домашние адреса и помчался, оставив свидетелей для заполнения протоколов опознания, чем привычно и занялся Турецкий.

Отпустив свидетелей, они снова, словно заговорщики, переглянулись друг с другом.

— Думаешь, найдет? — с улыбкой спросил Вячеслав.

Турецкий отрицательно помотал головой.

— Да что ж это такое, Саня? — делано возмутился Вячеслав. — Ну не везет нам, и только!

— Я-то знаю, в чем дело, — ответил Турецкий. — Это все я виноват… Звонить надо было меньше.

— Кому звонить?

— Да это я так, фигурально выражаясь. Меньше трепаться, вот и были бы у нас с тобой убивцы в руках. А так — извините.

— Ну ты себя-то не вини. У тебя все же форс-мажорные обстоятельства как-никак.

— А ты меня не успокаивай, не успокаивай!

— Почему ты уверен, что мы этих вот… — он показал на протоколы опознания, — не отыщем?

— Так все потому же. Готов тоже на коньяк поспорить.

— Мне бы твою уверенность, — фыркнул Грязнов. — Но — подождем.

Ждать пришлось недолго. Разочарование Владимира Поремского было столь же показательно, как и у Яковлева. Нет по месту проживания этих людей. Один выехал третьего или даже четвертого дня — так сообщил сосед — куда-то к родне, в деревню. Ни адреса не оставил, ничего другого. И когда будет, тоже неизвестно. А что касается второго, то он сегодня ночевал у себя дома. Но рано утром куда-то ушел. Его соседка видела, которая свою собачку рано утром выгуливала.

— Ты не знаешь, чему это вроде как бы даже радуется наш Поремский? — чуть погодя спросил у Грязнова Александр Борисович.

Слава внимательно взглянул на друга поверх очков, чуть слышно хмыкнул и заметил:

— Небось не хочет этих ребят арестовывать. Отчего же еще?.. А у тебя другой ответ?

— У меня еще нет четкого ответа, — уклончиво ответил Турецкий, — но так же нельзя, чтоб мы никого не поймали, как ты считаешь?

— Я тоже считаю, что нельзя. Вопрос только в том, как мы это будем делать. Вот и думаю.

— Да, Вячеслав Иванович, — тяжко вздохнул Турецкий, — по-моему, мысли наши с тобой текут в одном направлении. И оттого, что мы с тобой ничего не можем, будет худо исключительно нам с тобой. Надо же, как мы с тобой ловко впросак-то попали…

От грустных мыслей их отвлекла Галя Романова, которая привезла двух бомжей с возвышенными фамилиями — Князев и Баринов.

Да, конечно, бомжи тоже люди, никто не отрицает, но как-то, едва они вошли — вовсе не робко и не с просительными лицами, а как достойные граждане, приглашенные на совет, — сразу захотелось отодвинуться от них подальше. Но работа требовала самоотречения.

Как ни странно, у обоих свидетелей оказалась довольно четкая и твердая память. Они еще раз порознь, а потом вместе, поправляя друг друга, повторили, как выглядел тот высокий и сухощавый человек с носом-клювиком, потом, как бы новыми глазами, обсудили достоинства и недостатки созданного с их же помощью фоторобота, а затем Турецкий подсунул им пяток фотографий, на которых были изображены, в общем, чем-то схожие лица. И, что интересно, бомжи оставили практически без внимания все фотографии, кроме одной — на ней был действительно запечатлен Сергей Гущев. Больше ни у кого сомнений в том, что стрелком был бывший сержант, не оставалось.

Протокол опознания составили, понятые, приглашенные специально, подтвердили и расписались. Все были свободны. Оставалась очередь за Яковлевым, который должен был привезти электромонтеров-ремонтников из технической помощи. Но они появились только к обеду, сказав, что у них есть небольшой перерыв, а работы много, и они очень торопятся. Это было очень некстати, потому что среди многих представленных фотографий не имелось откровенно лопоухих, как о том говорили сами ремонтные рабочие.

Одна фотография, правда, привлекла их внимание. Но на ней голова была вовсе не лопоухой. А черт его знает, может, тогда показалось? Но ведь люди видели «верхолаза» практически в упор, как же так?

Так ничего и не добившись от рабочих, их отпустили, и те, радостные, поскорее ушли. А чего теперь делать? — с вопросом в глазах смотрел Яковлев.

— Ты вот что, давай-ка притащи сюда ту девицу из суда, как ее?

— Веру Митрохину?

— Ее самую. Давай, Саня, покажем заодно и ей, может, она кого узнает?

— Ну и что толку, если узнает? Она в городе живет, среди людей, может, встречала на улице или…

— Ага. Или в здании суда, — мягко закончил Грязнов.

— Слушай, Славка, — прямо-таки обалдел Турецкий, — ты думаешь?..

— Саня, а чем черт не шутит? — серьезно спросил Грязнов и кивнул Яковлеву. — Валяй, но ничего ей не говори. — И когда Яковлев убежал, сосредоточенно нахмурившись, сказал Турецкому: — Только, Саня, давай договоримся, разговаривать с ней буду я. А ты с суровым выражением на лице просто посиди в сторонке, идет?

— Давай, если это поможет, — согласился Александр Борисович.

Девушка была явно напугана. Возможно, она еще не полностью отошла от того ужаса, который испытала при виде зарезанного своего шефа, распластанного на письменном столе. Или у нее были какие-то иные, свои причины волноваться, неизвестно, но руки у нее слегка дрожали, а на лице была нарисована плаксивая гримаска. Но все эти привычные женские фокусы совершенно не трогали Грязнова.

Он предварительно выложил на своем столе фотографии всех, кто мало-мальски смахивал на лопоухого, в ряд, лицом от себя, и прикрыл их газетой. А когда девушка села напротив, он строгим голосом заявил ей об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, как и за отказ от таковых, чем явно насторожил. В глазах ее появилась неподдельная тревога. Ничего, пускай немного поволнуется. И когда напряжение достигло видимого накала, Вячеслав Иванович начал медленно сдвигать газету в сторону, открывая поочередно каждую фотографию. При этом он внимательно наблюдал за выражением лица Веры.

Одна фотография — лицо напряжено, но, в общем, нейтрально. Другая — то же самое. Третья… Четвертая… Показалось, что девушка начинает всерьез волноваться, словно ожидая для себя чего-то очень неприятного, возможно, и страшного. После пятой фотографии она вроде бы немного успокоилась — точнее, как бы адаптировалась к этой игре. И тогда Грязнов чуть сменил тактику. Стал открывать очередные фотографии не разом, а постепенно, чтобы мужское лицо появлялось медленно. И где-то на двенадцатой или на тринадцатой фотографии лицо девушки на миг исказилось от неожиданности, так, словно она взглянула в глаза опасности.

Вера вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и попыталась даже равнодушно пожать плечами. Но Грязнова обмануть было нельзя. Он вынул из ряда других эту фотографию, внимательно посмотрел на нее, перевернул, прочитал вслух: