Книга Повелитель бурь - Андрей Воронин

Закончив, он забрался в лодку и поплескал на берег водой, смывая следы своих сапог. Потом вооружился веслом, оттолкнулся от песчаного дна и медленно поплыл вниз по течению, низко надвинув капюшон штормовки и выставив над резиновым бортом пластиковое удилище — ни дать ни взять, задремавший в отсутствие клева рыбак.

Через полчаса он пристал к берегу, забросил весла в лодку и оттолкнул легкое надувное суденышко подальше от воды. Машина, неброские «жигули» пятой модели, ждала его в березовом перелеске неподалеку, и Максим Юрьевич был в Москве задолго до наступления темноты.

* * *

Глеб загнал машину на освободившееся парковочное место, заглушил двигатель и затянул ручной тормоз. После этого он огляделся и убедился, что место выбрано удачно: отсюда он мог, не рискуя вывихнуть шею, видеть все, что нужно. Окна конторы, в которой работала Ирина, были наискосок от него, через улицу, а прямо напротив, между потрепанным красным «доджем» и забрызганным грязью, похожим на умирающего от старости гуся «москвичом» к бровке тротуара приткнулся миниатюрный серебристый «пежо» Ирины — новенький, блестящий и обтекаемый, как елочная игрушка.

Сиверов взглянул на хронометр. До конца рабочего дня оставался еще час, он приехал слишком рано. Впрочем, дело, которое привело его сюда, было такого сорта, что Глеб предпочел бы торчать здесь круглые сутки, чем опоздать хотя бы на минуту.

Он закинул руки за голову, уперся кулаками в крышу кабины и потянулся так, что хрустнули суставы. Третьи сутки подряд жить в машинах, то взятых напрокат, то доставленных людьми Потапчука из гаража ФСБ, — оказалось довольно обременительно. К счастью, его конспиративная квартира находилась совсем недалеко отсюда, в радиусе действия передатчика, и, пока Ирина была на работе, Глеб мог выпить кофе, принять душ, побриться и даже подремать вполглаза, сквозь сон чутко прислушиваясь ко всему, что происходило в конторе.

За два дня и три ночи, что миновали с тех пор, как Слепой добровольно заступил на свою бессменную вахту, он потерял счет машинам, которые сменил. Кажется, их было восемь, а может быть, и все десять. В данный момент он сидел за рулем «Волги» темно-зеленого цвета — внешне потрепанной, но пребывающей в идеальном техническом состоянии. Что здесь было хорошо, так это просторный, пускай и не слишком удобный, салон. От обивки пахло застоявшимся сигаретным дымом, во всех пепельницах было полно чужих окурков и оберток от жевательной резинки. С укрепленного на ветровом стекле зеркала заднего вида свисала выгоревшая на солнце картонная елочка автомобильного освежителя воздуха. Когда-то она была желтой, а это означало, что от нее, по идее, должен исходить ванильный аромат. Глеб потянулся к ней, поднес к лицу и втянул ноздрями воздух. Ему действительно удалось уловить слабый намек на запах ванили, но его решительно забивала резкая вонь никотинового перегара, которой был насквозь пропитан салон. Сиверов представил себе несметное количество молодых оперативников ФСБ, которые успели до него посидеть на этих продавленных сиденьях. Они за кем-то следили, вели оперативную съемку, нещадно дымили дешевыми сигаретами, угощали друг друга жевательной резинкой, пили из термосов сладкий растворимый кофе, заедали его домашними пирожками и вытирали жирные пальцы о сиденья, по ходу дела обсуждая действия объектов наблюдения таким тоном, будто смотрели любительский фильм. Вполне вероятно, в этой же машине, на заднем сиденье, возили и задержанных.

Словом, сидеть в этой машине было как-то неуютно, и, чтобы не скучать, Глеб включил приемное устройство.

Затевая это дело, он долго думал, говорить о нем Ирине или не стоит. В конце концов он решил, что говорить ничего не надо — а зачем, собственно? Такое решение было продиктовано не только многолетней привычкой держать свои служебные дела в секрете, но и обыкновенным здравым смыслом: помочь ему Ирина была не в состоянии, от нее здесь ровным счетом ничего не зависело, а сознание нависшей грозной опасности заставило бы ее попусту волноваться. Поэтому Глеб ограничился тем, что извел весь свой запас миниатюрных булавочных микрофонов, утыкав ими едва ли не каждую вещь в платяном шкафу Ирины; в последний вечер, проведенный дома, он на четверть часа заперся в туалете с сумочкой жены, ухитрившись запрятать в ее замок плоскую таблетку радиомаяка. Именно там, в туалете, умело орудуя отверткой и плоскогубцами, он подумал, что здорово смахивает на чокнутого сотрудника спецслужб, который решил проверить, не изменяет ли ему жена, пока он, не щадя жизни, бьется с иностранной разведывательной агентурой.

«Что ж, — подумал он, — если Ирина ненароком обнаружит многочисленные усовершенствования, которые я внес в ее гардероб, она наверняка решит, что у меня поехала крыша».

Из динамика приемного устройства доносились искаженные электроникой и плохой акустикой звуки. Вот кто-то уронил карандаш — тот, рокоча гранями, покатился по столу, женский голос ойкнул, и тут же раздался показавшийся чрезмерно громким стук — карандаш упал на пол. Простучали чьи-то каблуки, незнакомый голос вдалеке от микрофона сказал что-то про погоду; где-то совсем рядом щелкали клавиши компьютера — скорее всего, это Ирина составляла какой-то документ. Издалека доносилась негромкая музыка.

Глеб покосился на экранчик локатора, принимавшего сигнал от радиомаяка. Красная точка сигнала неподвижно стояла на углу улиц — на том самом, где сейчас находился Слепой. Хотелось курить, но Глеб решил воздержаться: тонированные стекла «Волги» надежно скрывали его от посторонних взглядов, и ему не хотелось выдавать себя клубами табачного дыма, ползущими из приоткрытого окна.

Чей-то голос в динамике предложил «господам архитекторам» попить кофейку. Глеб услышал Ирину, которая корректно, но весьма определенно высказала свое мнение по поводу растворимого кофе, и улыбнулся: муж и жена — одна сатана. Ирина, как и он, любила хороший молотый кофе, и теперь, после стольких лет совместной жизни, Слепой не мог припомнить, совпадали их вкусы с самого начала, или Ирина заразилась «кофеманией» от него.

Голос Ирины звучал спокойно и бодро, и Глеб отключил аппаратуру. Частное проектное бюро, в котором сейчас работала Ирина, ютилось в нескольких тесноватых комнатушках на первом этаже недавно отреставрированного старинного особняка близ старого Арбата. Место было бойкое, престижное, и это обстоятельство примиряло хозяина заведения не только с некоторой теснотой, но и с отсутствием в конторе запасного выхода. В данный момент такое положение вещей вполне устраивало Глеба: зная, что Ирина находится в помещении, он мог не заниматься подслушиванием, ограничившись простым визуальным наблюдением за парадным — и единственным — входом. Зато уж наблюдать нужно было во все глаза, потому что человек, которого поджидал Слепой, в подобных играх новичком не был.

Два дня назад генерал Потапчук сообщил Слепому, что вблизи одной из подмосковных деревень пастухи нашли тела Вострецова и Нефедова — тех самых людей, которых Становой в разговоре с генералом обвинял во всех смертных грехах. Картина преступления была как будто ясна: выехав на рыбалку (кстати, на служебной машине Станового, которой Нефедов, похоже, распоряжался по собственному усмотрению), сообщники чего-то не поделили и не придумали ничего умнее, как нашпиговать друг друга свинцом. Естественно, ни генерал Потапчук, ни Глеб Сиверов не принимали участия в расследовании и осмотре места преступления. Но добытый генералом протокол не оставлял места для сомнений — он был достаточно подробным, и, сколько Глеб его ни перечитывал, ему так и не удалось найти в нем ни одной несообразности, ни одного темного места, ни единого пробела. Впечатленные картиной кровавого побоища, местные менты проверили даже траектории полета пуль и пришли к выводу, что тут все чисто. Расстрелянный в спину Нефедов нашел в себе силы перед смертью, уже лежа на земле, обернуться и четырежды выстрелить в убийцу из старенького немецкого «вальтера». Две пули ушли «за молоком», зато две другие — одна в живот, одна в голову — остановили Вострецова, который к тому моменту уже успел расстрелять по водителю всю обойму своего «Макарова». Никаких следов, указывающих на присутствие там еще кого-то, обнаружено не было; впрочем, их никто особенно и не искал.