Книга Кентурион - Валерий Большаков

Постепенно к звукам, издаваемым камышами, прибавлялись птичьи крики. Прибавлялись, прибавлялись, пока не заглушили их окончательно. Птицы плыли и парили в несколько горизонтов – дикие гуси и утки гоготали и крякали, рассекая воду озерец, зеленую от покрывшей ее ряски. Между ними, похожие на огромные белые лотосы, проплывали важные лебеди, «двойками» изогнув шеи. То тут, то там в камышовых стенах открывались прогалы, вода растекалась протоками и цепочками озер, или кисла на болотах. Клювастые пеликаны устилали топкие места белоснежными гатями, ярко-розовые фламинго месили болота, переступая ногами-ходулями. Между гламурными красавцами вышагивали белые цапли.

Над камышами вились, пронзительно крича, чайки и морские ласточки. Перелетные одиночки – жаворонки, пеночки, зяблики, – собирались в огромные стаи и гонялись за насекомыми, словно задавшись целью очистить Дельту от мошек и букашек. Повыше насекомоядных парили орлы-могильщики, а еще выше, под облаками неподвижно висели ястребы, высматривая тех, кто проходил естественный отбор на «троечку».

И все это пернатое царство орало, пищало, чирикало и цвирикало, хлопало крыльями и щелкало клювами. Тесно было в воздухе. Вот пеликан с рыбой в зобу тяжело потянул над водою. Его собрат по виду и семейству, вспугнутый людьми, разбежался, шлепая лапами по тинистой воде, и взлетел. И сослепу сбил собрата. Тот кувыркнулся в воду, топорща перья и роняя добычу, а пеликан-перехватчик врезался в камыши. Отсмеявшись, Сергий сказал Искандеру:

– Буколов не трогать, если сами не нападут! Мы устраиваем облаву на Зухоса, а этих и так загнали! Передай, там, по эстафете: «Стрелять только по моей команде!»

Днем позже ему пришлось отдавать эту команду, а пока эскадра сехери выплыла на широкую и прямую протоку, по обе стороны которой тянулись участки возделанной земли, мочажистой, но не топкой. Деревья росли только на межах – кипарисы, мимозы, миртовые деревья. На одних полях зеленели лен и пшеница, на других золотился дозревающий ячмень второго посева. Земледельцы копошились вдоль канала, вычерпывая воду скрипучими «журавлями». По слякоти бегали голые, с ног до головы измазанные дети, копошились по хозяйству женщины в желтых, красных или белых туниках без рукавов.

Кончался месяц хойяк, воды Нила достигли самого высокого уровня и начинали убывать. В садах собирали плоды тамариндов, финики и оливки. Деревья зацвели во второй раз. Из-за рощи финиковых пальм, по стволам которых лазали сборщики, выглянул высокий дом необычной архитектуры – первый этаж представлял собой объемистый белый куб, на нем покоился еще один «кубик», поменьше размерами и красного цвета, а венчал всю конструкцию третий этаж, самый малый и такой же коробчатый. Синего цвета. Российский триколор – только вверх ногами.

Местные жители на проплывавшие сехери внимания обращали мало. Плывут? Ну, и пускай себе плывут! Им-то что за дело? Лишь бы не трогали…

Это поселение с древним названием Иму-Пеху, затерянное на просторах Дельты, было последним перед самой Буколией. Неферит оказалась хорошим проводником – она точно указывала протоку, в которую следовало свернуть, помнила, что на Круглом озере надо плыть у самого южного берега, а озеро Царское преодолевают по середине, описывая римскую «S».

Заночевали в заброшенном храме богини Маат. Сехери вытащили носами на сушу, у полуразрушенного пилона, а во внутреннем дворе разожгли костер – даже египтяне-добровольцы не посчитали такую вольность богохульством. На ужин наловили рыбы и сварили уху в десяти котлах, чтобы хватило всем. Дохлебали ушицу, когда на небе высыпали звезды.

– Это Эсхмун! – сказал Эдик, тыча пальцем в Полярную звезду. – А вон та зовется Сотис, звезда Изиды, Сириус по-нашему… Да, Уахенеб?

– Наполовину… – отмолвил Уахенеб, зевая. – Это не Сотис, и вообще не звезда… Это Пенетер-Дэва, которую эллины называют Веспер, а римляне – Венерой…

– Ну, и ладно… – сказал Эдик. Хорошо подумав, он откусил от лепешки и выгреб из котла остатки разваренной рыбы. – Эх, хлебца бы! Настоящего!

– Ржаного! – с вожделением простонал Сергий.

– Да-а… – сожмурился Гефестай. – Это б ничего, так, было…

– А я б картошечки щас умял… – проговорил Искандер мечтательно.

– С селедочкой! – плотоядно облизнулся Эдик. – С лучком!

– Вот, Америку откроешь, – усмехнулся Сергий, – и накопаешь мешочек!

Друзья, не сговариваясь, вздохнули.

– А я первые месяцы без курева страдал, – признался Гефестай. – Ну, не могу – тянет и тянет! Как я себя клял, что сигарет не захватил… Ведь была у меня такая мысль, хотел же блок «Мальборо» купить, и поленился. Нет, там вроде перерыв был… А, какая теперь разница!

– Ты сколько раз бросить пытался? – ухмыльнулся Искандер. – Вот, и завязал!

– Все равно… Курнуть бы!

Сергий поднялся, отставил в сторону пустой котел, и подбросил в огонь сухих веток.

– Дозорных выставил? – спросил он Искандера.

Тот молча кивнул, не отводя от костра задумчивого взгляда.

– Ну, ладно мы, – сказал Гефестай, – это наше время, хоть мы и выросли в вашем! А вот ты как? Привык? Или скучаешь?

Роксолан пожал плечами.

– Привык, наверное… – проговорил он. – Знаете, что в этом времени самое непривычное? Такое, что надо или родиться здесь, или вжиться? Отношение к самому времени! Мы же как ТАМ жили? Мы всю жизнь спешили. Торопились жить! «Скорее, а то опоздаешь в школу!» Бегом за автобусом! Вверх – на лифте, вниз скачешь через три ступеньки! В толпе снуешь, как чемпион по спортивной ходьбе! Быстрее, быстрее, быстрее… Застрянешь, бывало, в пробке на полчаса, и весь салон готов исцарапать, и гадов-прохожих передушить. Вскакиваешь по будильнику, моешься по-быстрому, одеваешься наскоряк… Заскочишь по дороге в кафешку, перехватишь гамбургер, и – рысью на работу. А там запарка! Хватаешься сразу за три телефона, на этого обалдуя Эдика орешь…

– Но-но-но! – строго сказал Эдик. – Я бы попросил!

– Обойдешься, пролетарий… – улыбнулся Сергий, – Мечешься по всему городу – то запчасти ищешь, то с налоговой разбираешься, то кредит в банке выбиваешь… С девушкой познакомишься в клубе, станцуешь разок, потискаешь, и бежишь такси ловить – к ней на квартиру, или к себе… И вся любовь! Некогда даже прогуляться, побродить по вечернему городу, повздыхать на луну… Нет, надо поскорее, чтобы секс, и забыться до утра. А с утра гонка по новой…

– А здесь ты уже не торопишься? – спросил Эдик с закрытыми глазами.

– А куда? – хмыкнул Сергий. – Здесь вообще никто не торопится жить – здесь просто живут. Я это впервые понял там еще, в Парфии, когда нас к морю вели через пустыню. Верблюды ступают, как в замедленной съемке, колеса повозок еле крутятся, а никто не спешит. Все спокойны, веселы. Года два назад, окажись я здесь я бы уже, наверное, извелся весь от такой неторопливости! Плывем себе, гребем помаленьку… Стемнело – пристали к берегу, переночевали, и опять поплыли… Я б тогда от злости Эдика покусал бы… Во! – уливился Лобанов. – Смолчал! Что это с ним?