Книга Сокрушенная тобой (ЛП) - Нэшода Роуз

я попыталась ослабить давление на голову, а затем оттолкнулась ногами.

— Стой. Я могу идти сама. Остановись, мудак.

Грег ненадолго отпустил меня, позволяя мне оглядеться. Мое сердце забилось сильнее, когда я увидела кровать под балдахином с прозрачной белой занавеской. Затем заметила цепи, прикрепленные к столбикам кровати и каменную стену с множеством приспособлений. Там стояло нечто, похожее на балки для гимнастов. Сверху к нему прикреплялась красная подушка, внизу находились мягкие манжеты для ног.

Страх сковал мое тело и по нему пронеслась мурашки, словно камешки, брошенные в меня. Было больно дышать, мои легкие хватали воздух, когда я поняла, что это… именно то место, куда Рим приходил каждую пятницу и субботу.

Он говорил «внизу». В подвале.

Рем. Нет. Нет. Я даже представить себе не могла, каково это — в четырнадцать лет оказаться здесь. Чтобы…

— О Боже.

Меня передернуло, я подползла к мусорному ведру у кровати, и меня вырвало.

— Бл*дь, — пробормотал Грег. — Тупая сука, — он подождал, пока спазмы закончатся, а потом поднял меня и бросил на кровать.

Я попыталась спрыгнуть с другой стороны, но мужчина схватил меня за лодыжки, дернул назад, а затем обхватил каждую из них холодным металлическим зажимом, прикрепленным к столбику кровати.

— Нет. Нет! — закричала я, дергая ногой, чтобы освободиться, в то время как Грег схватил мои запястья и развязал их. Как только руки освободились, я судорожно задергала ногами, с кандалами на них. Мужчина схватил меня за запястье и повторил то же самое действие, пока я не оказалась на спине, раскинувшись звездой, извиваясь и дергаясь по звон цепей, бьющихся о столбики кровати.

— На твоем месте, я берег бы силы. Твой первый клиент скоро придет, ему нравятся бойкие девушки, — Грег рассмеялся, и до меня донесся звук хлопнувшей дверь.

Кричать казалось бессмысленно. Но я все равно это сделала. Не было смысла пытаться освободиться от оков, но я все равно пыталась. Снова и снова, пока у меня не пошла кровь, а горло не заболело так сильно, что у меня начался приступ кашля.

Никто не пришел.

Я лежала на кровати, содрогаясь. На запястьях и лодыжках запеклась кровь от борьбы с кандалами. Я постоянно прислушивалась, не раздадутся ли шаги, не откроется ли дверь, и все время боялась, что меня скоро изнасилуют.

Дверь не открывалась часами.

А затем внезапно открылась.

Глава 24

— Что я тебе говорил?

Он снова разозлился. Я разозлил его, потому что пытался сбежать.

Я ничего не мог поделать. Я так сильно его ненавидел. Это было так больно. Женщины никогда не обижали меня; они заботились обо мне. Мне не было больно. Он ранил меня.

Я должен был защитить ее.

— Пожалуйста, дядя Бен. Я не хотел. — У меня никогда не было дяди. Я даже не знаю, были ли у меня родственники. Бен настоял, чтобы я его так называл. Ему это нравилось.

Он долго и пристально смотрел на меня, его глаза сверкали, но были полны вожделения. Мне захотелось убежать и блевать. Мой желудок свело судорогой.

— Тогда будь хорошим мальчиком. Перевернись и позволь мне сделать это.

Я закрыл глаза и мысленно перенесся в какое-нибудь приятное место, например, в парк, куда мы с Хейвен пошли после школы. Было весело. Я смеялся, Хейвен тоже.

Я уткнулся лицом в подушку, сжимая пальцами ее материал.

А потом я ушел мыслями далеко-далеко.

Я не могла видеть, кто приближается к кровати, так как цепи были слишком тугими, чтобы я могла сесть. Губы слиплись от сухости, а к векам словно приклеили грузики. Мне ужасно хотелось заснуть, но тело сопротивлялось, душевное и физическое истощение пыталось заставить меня погрузиться в темноту.

Когда в поле зрения появилась девушка с бутылкой воды, я едва не взмолилась. Но мне не пришлось этого делать: она открутила пластиковую крышку, поднесла ее к моим губам и опрокинула бутылку.

Прохладная жидкость легко скользнула в мое горло, и я втянула ее обратно так быстро, что бутылка затрещала, когда из нее вышел воздух. Она отдернула ее, и я дернула за цепи, пытаясь вернуть ее обратно.

Она лишь подождала, пока бутылка вернет свою форму, а затем снова поднесла ее к моим губам. Я отпила из бутылки, пока не высосала ее до дна. Девушка отстранила бутылку и уставилась на меня. Я уставилась в ответ, размышляя, не проститутка ли она. Если да, то у нее должен быть большой спрос, потому что она была сногсшибательна. Мягкие черты лица, хрупкие и тонкие, как и ее глаза странного серого цвета с бледно-зелеными вкраплениями в глубине. Они были такой же формы, как у Рема, слегка опущенные, но яркие и с таким выражением. Я узнала в них муку, как и в Реме.

Ее волосы длинными ленивыми локонами струились по плечам, а бледная безупречная кожа сочеталась со светлыми волосами. Это была не яркая блондинка, а спокойная блондинка, которая не кричала при виде цвета, а соответствовала всему остальному в ней.

Но при всей ее красоте мое внимание привлекло нечто другое — метка на ее запястье. Я увидела его лишь на секунду, когда она потянулась вперед, чтобы дать мне воды во второй раз, а затем рукав ее шелкового белого платья снова скользнул по нему.

Это было похоже на… клеймо. Выжженные слова впечатались в ее кожу. Она начала уходить, прихватив с собой пустую бутылку, когда я окликнула ее.

— Что со мной будет?

Когда она повернулась, шелковое платье развевалось вокруг ее ног, а затем оседало на ее стройных бедрах. Я хотела умолять ее помочь мне, отпустить меня, но мольбы никогда не помогали. Они лишь выставляли тебя слабым, а я знала, что эта девушка не освободит меня. Никто не освободит.

— Ты умрешь, если она добьется своего. — Несмотря на то, что ее слова пронзили меня, как нож, ее голос был мягким и приятным, полностью соответствуя всему остальному, кроме пустоты в ее глазах. В них не было ни надежды, ни смеха, ни даже гнева. Это были просто глаза, которые смотрели и видели, не реагируя, но в них была спрятана знакомая мука.

— Почему?

Она промолчала.

— Зачем ты принесла мне воды, если я все равно умру? Тебе доставляет удовольствие видеть девушку в цепях? Что дальше… Ты собираешься выпороть меня? Испортишь свое красивое шелковое платье моей кровью? — Я знала, что должна держать рот на замке, но если мне суждено умереть, то я собираюсь сделать это, сражаясь. — Я никогда не буду умолять.