Книга Дети Времени всемогущего - Вера Викторовна Камша

поправил кто-то чужой голосом Хайме.

– Значит, дальнейшее вас не касается, – не стал спорить де Гуальдо. – Пока Мария не может подняться, я в вашем распоряжении, но память Альконьи принадлежит тем, кто дрался и выжил.

Больше он не скажет ничего. Инкверент повидал достаточно, чтобы это понять. Спасая любовницу, Диего возьмёт на себя убийство и повторит любую чушь, но правду от него услышит только Хайме де Реваль и только сейчас. Другое дело, нужна ли она, эта правда, даже через годы обернувшаяся смертью.

Дон Диего молчал, его родичи тоже были неразговорчивы. Забавно, сдавшийся Святой Импарции преступник так и не отдал ни шпагу, ни кинжал. Когда сюда придут, будет не разобрать, кто у кого в плену. Когда сюда придут, спрашивать станет поздно… Что ж, многие знания есть многие печали, этим и успокоимся. Нужно думать о другом. О схватке с Протектой, в которой кто-то да останется без головы. Уцелевшие альгвазилы скажут правду, дон Диего солжёт, а Пленилунья? Бросит на чашу весов всё или откажется от Арбусто и его головорезов?

А может, сделать убийцей покойника? Капитан Арбусто дель Бехо по приказу вышестоящих убил слишком высоко взлетевшего Орла Онсии, а затем опять же по приказу усиленно ловил себя самого. Затем вдова растеряла добродетель, убийца об этом узнал и решил спрятаться за любовников. То, что успели заметить Коломбо и альгвазилы, этого не опровергнет. Леон – герой войны, лично обласканный Хенильей. Он мог нанести визит маркизе, это не преступление. Тогда вся вина Диего в неповиновении властям, сговоре с Инес и дурацкой записке, о которой знают только Торрихос и врач.

На таких позициях Импарция может дать бой Протекте, вернее, могла бы, потому что будут допросы. Диего выдержит, суадит скорее всего тоже. Остаются Инес и Мария, а Фарагуандо ненавидит зов плоти не меньше Коломбо. Насколько он благоволил к праведным вдовам, настолько он обрушится на грешниц. Инес ещё можно представить жертвой, но Марию не спрячешь. Дурочка не из тех, кто способен молчать или врать, а Фарагуандо от личного допроса не откажется. Они все в западне, разве что Мария умрёт родами, но тогда Диего будет свободен, и один дьявол знает, что он выкинет. Сбежит скорее всего…

– Сеньор де Гуальдо.

– Я вас слушаю, святой отец!

Коломбо так и пропал, вряд ли надолго, но это надо использовать.

– Я хочу знать правду. Не как инкверент, как родич Карлоса. В конце концов, они с доном Гонсало лежат в одной церкви…

– Место дона Карлоса в Альконье.

– Так решил покойный король. Дон… – сейчас лучше звать его Леоном, – Леон, я не знаю, сколько у нас времени. Может, несколько часов, а может, и несколько минут. Если я без видимой причины вас перебью, не удивляйтесь.

– Я не буду брать с тебя клятву, – де Гуальдо зачем-то вытащил кинжал, – ты давно присягнул, хотя вряд ли об этом знаешь. Ты хорошо помнишь тот день? То, что было до схватки?

– Да. – Он и в самом деле помнит все: лопнувшую перчатку, испятнанную камнями дорогу, сужающих круги птиц, отцветающий шиповник…

– Вы приняли бой, потому что солдаты не успевали, а не успевали они из-за гонца. То есть из-за меня.

– Каждый может упасть с лошади, – Хайме уже ничего не понимал, – но при чём здесь Хенилья?

– Не знаю, – свёл брови Леон, – я до сих пор ничего не знаю, потому что доехал до Сургоса и передал письмо. Из рук в руки. Мы сидели с командором в его кабинете, он угощал меня вином, потом предложил вступить в армию. Я отказался – де Гуальдо не покидают Альконью, вернее, не покидали до меня. Предложение Хенильи и вкус вина – последнее, что я помню. Я очнулся в холмах, со мной была хитана, рядом бился покалеченный конь…

– Ты бывал раньше у Хенильи? – Нужно убить в себе выжившего в бойне мальчишку и дать волю инкверенту. Тогда можно будет хоть что-то понять.

– Один раз, – без колебаний признал де Гуальдо. – Думаешь, я не пытался сложить черепки иначе? Они не складывались, как я их ни вертел. Я мог потерять память, мог на время сойти с ума, но я не мог выдумать лицо, которое никогда не видел. В бреду, если это был бред, был слуга. Он взялся поводить Пикаро. На вторую ночь после боя он пробрался в гостиницу, где меня положили, и попытался меня убить. Тогда я и подумал, вернее, не я, Мигелито. Помнишь его?

– Конечно. – Если б не высокий хитано, вместо брата Хуана было бы надгробие в ревальской церкви. – Что с ним сталось? Я хотел найти тех, кто дрался, но адуар исчез.

– Из-за меня, – уточнил Леон. – Мигелито сходил туда, где меня нашли. Там было несколько лошадей с королевскими подковами. Они пришли со стороны Сургоса, потоптались на месте и вернулись назад. Один конь до разворота был навьючен, его подковы отпечатались глубже, потом он освободился от груза. Скорее всего от меня.

– Ты думаешь, что тебя опоили и бросили в холмах, не забыв покалечить лошадь, а потом на всякий случай решили убить?

– Так выходит. – Леон легко поднялся и, не выпуская кинжала, прошёл к лестнице. Он не мог думать только о прошлом. Хайме тоже б не смог, будь у него женщина и окажись она в беде. Из страха за Инес он едва не потерял голову, а возлюбленные дороже сестёр. Должны быть дороже!

– Извини! – Де Гуальдо резко отвернулся от всё ещё залитых светом ступеней. Сколько продлятся роды? Инья мучилась больше суток, но с ней ничего не вытворяли…

– Я не узнал, чего добивался командор, – вернулся в прошлое Леон, – и я пришёл к нему, чтобы спросить. Он опять меня не узнал. Сперва не узнал.

– Хенилья не мог быть в сговоре с белолобыми, – пробормотал Хайме, – иначе это бы всплыло. Лоасс измен не прощает.

– Я тоже так думаю, – согласился де Гуальдо, – я видел командора в деле. Он воевал за Онсию, и он себя не жалел.

– И всё-таки ты его убил.

– Это вышло случайно, но хитано назвали эту смерть судьбой.

– Как он умер? – Проклятая привычка вникать в мелочи, но если знать, то знать всё.

– Командор не стал звать слуг, – Леон, словно вспоминая, прикрыл глаза, – он хотел меня убить, а я хотел знать, почему меня бросили в холмах. В том, что это сделал Хенилья, я больше не сомневался.

– Похоже на то, – кивнул импарсиал, – я бы тоже хотел знать, но мёртвые не говорят даже в Сан-Федерико. Гонсало не сказал совсем ничего?

– Он обещал меня