Книга Полукровка - Тимур Туров

Мужичок безошибочно узнал приезжих и шел навстречу, широко улыбаясь.

– Машина нужна? – спросил издалека. – Куда едем-то, мамаша?

– Село Ермаковское, – ответила мама.

Мужичок присвистнул и, сдвинув кепку на глаза, почесал затылок.

– У меня шурин тама, – поведал он. – Далеко ехать-то.

– Знаю, – кивнула мама.

– Верст сто, – осторожно прикинул мужичок.

– Деньгами не обидим, – улыбнулась Оля.

Мужичок разулыбался в ответ, поглядел на маму.

– А это? Дочка твоя, мамаша? – поинтересовался он.

– Дочка, – кивнула та.

– Хорошая девка, – поделился наблюдением мужичок. – У меня на хороших людей чутье.

Мама посмотрела на Олю. Та стояла, смущенно потупив глаза.

– Хорошая, – удивительно ласково вдруг произнесла мама. – Очень хорошая.

Мужик лихо вздернул козырек кепки и подхватил сумки.

– Ну, пошли. Вона моя ласточка.

«Ласточка» оказалась старенькой «Волгой». Она кряхтела при разгоне, скрежетала на кочках и поворотах и воняла бензином. Но то, как разговаривал с ней мужик в кепке, не могло не вызвать умиления.

В машине Оля задремала. Мужик всю дорогу не замолкал, причем ответов не требовал, просто рассказывал какие-то байки. Таким образом сто километров дороги превратились в театр одного актера.

– Вам куда в Ермаковском-то?

Мама спохватилась и полезла за бумажкой. Мужичок искоса глянул на адрес.

– Аэродромная? Понятненько.

«Ласточка», вспорхнувшая когда-то с конвейера Горьковского автозавода, завертелась по поселку путями, ведомыми разве что богу и водителю. В конце концов выкатила на какую-то улицу и остановилась возле забора. За забором стоял старенький, но крепкий и ладный домик.

– Приехали, мамаша, – сообщил мужичок.

Оля проснулась. Мама расплатилась и вышла из машины. Водитель уже вынимал из багажника сумки.

Долго возились с замком на калитке. Потом поковырялись с входной дверью. Наконец вошли. Внутри дом был таким же старым, но добротным и основательным, как и снаружи. Видно было, что строили по своему укладу и на века. Но прошло меньше века, а тех строителей не стало. И потомки их, ради которых все вроде и затевалось, жили уже по другому укладу и совсем в другом городе.

В доме было чуть ли не холоднее, чем на улице. Но если снаружи царил легкий свежий морозец, то здесь властвовал мертвый застоявшийся холод. Мама опустилась на лавку, прикрыла лицо руками и впервые за все время заплакала.

Ольга замерла в растерянности, не зная, что делать. Потом подошла к старым часам с кукушкой, что мертво висели на стене, и завела. Тишина склепа наполнилась мерным потикиванием. Мертвый дом из вечности возвращался к жизни, заново обретал время и хозяев.

– Протопить надо, – решительно заявила Оля. – А потом прибраться немного. А то пыль.

И поставив сумки у стены, пошла на двор...

* * *

Володя проснулся от холода и запаха гари. За стеной грохотала посуда, ругались. Воняло подгоревшей манной кашей, ну а дуло, словно окно раскрыли настежь, несмотря на зиму.

Мысли текли вяло, словно с глубокого похмелья. Где находится, он вспомнил не сразу. А когда вспомнил, все мгновенно встало на свои места. В памяти всплыли события последних дней, аэропорт, мертвый шакал и ночное видение.

Сон! Володя вспомнил его в мельчайших деталях и впервые проникся благодарностью к своему дару. Ни редкая магия, подсмотренная в снах, или, как говорил оборотень, считанная с ноосферы, ни исторические реалии, неизвестные ученым, не стоили внимания по сравнению с пониманием того, что с твоими близкими все в порядке.

Единственный и самый большой плюс этого дара – знать, что с родными все хорошо. Приободрившись от этой мысли, Володя поднялся и побрел в ванную комнату.

В коридоре сифонило и еще сильнее пахло горелым. Судя по мужским воплям, доносившимся с кухни, у кого-то руки торчали из задницы и поэтому подгорела каша. Судя по женским взвизгиваниям в ответ, каша подгорела потому, что кто-то урод и испортил кому-то жизнь. Далее следовал сакраментальный вопрос: «Зачем я за тебя только вышла? Говорила мне мама».

Володя поспешил спрятаться от разборок в ванной. Санузел не просто оставлял желать лучшего. Запахами и степенью загаженности он напоминал сортиры дешевых поездов времен наплевательских девяностых. Наскоро умывшись, Володя вернулся к себе. Собрал вещи, повесил сумку на плечо и покинул ночлежку.

Возле метро съел сомнительного вида шаурму и выпил кофе. Желудок почувствовал, что про него наконец-то вспомнили, и радостно забурчал. Володя достал телефон. Маме и Ольге звонить не стал. Достаточно было знания того, что они успешно добрались до места и им ничто больше не угрожает.

Володя поспешно вынул из аппарата новую симку и бережно спрятал во внутренний карман куртки. Карман застегнул на молнию. Вставил старую сим-карту и включил мобильник.

На загоревшемся дисплее обнаружился ворох непринятых вызовов. Звонили с незнакомых номеров. Лейла, больше некому. Да и манера пользоваться чужими трубками явно ее. Звонков было около десятка.

«Всполошилась джинна», – подумал Володя.

– Сделал я тебя, – ухмыльнулся он телефону. – Кусайся теперь, если сможешь. А лучше локти кусай.

Он снова почувствовал, что близок к победе. Если это можно назвать победой. Только похоронить отца и продать квартиру. А потом он уедет, и никто никогда больше не сделает ему больно. Не обидит его близких. Никаких магов и никакой магии. И еще надо зайти к Ольгиным предкам. Но это позже, это вечером.

От последнего хотелось отказаться. Что и как объяснять ее родителям, он не знал. Сказать правду не мог. А зная самодурство Олиного папеньки, побаивался, что дело может запросто закончиться скандалом с вызовом милиции. От милиции-то он отбрешется, а если не отбрешется, то есть и другие способы уйти, но скандала не хотелось.

Ладно, до вечера об этом лучше не думать. И Володя пустился в столичную круговерть.

Продажу квартиры Володя спихнул на посредника. Агентств было море и, присмотрев контору, которая выглядела более-менее солидной и не походила на однодневную шарашку, он с радостью водрузил все заботы по продаже на плечи специалистов.

С похоронами возиться пришлось самому. Здесь посредников не было. И хотя он понимал, что похороны и квартира – это единственные две возможности за него теперь зацепиться, приходилось рисковать.

В университете и дома он решил больше не появляться. Вообще избегал знакомых маршрутов. А кроме того, заметил за собой привычку коситься через плечо или останавливаться и озираться, словно в поисках номера дома, на самом деле выискивая слежку.

Эта новая привычка немного пугала. Вернее, пугала мысль о том, что привычка эта может прилипнуть на всю жизнь. А жить с оглядкой через плечо не хотелось. Но Володя старательно гнал от себя всякие мысли, оставляя лишь цели и пути их достижения. А цели по-прежнему было две: похороны и квартира.