Книга Казино. Любовь и власть в Лас-Вегасе. Риск, азарт, искушение - Николас Пиледжи

«Стефани была исключительным спортсменом. Она была поразительна. Ее болевой порог был столь высок… Я даже не могу описать… Не могу описать словами, сколько боли она перетерпела. Я смотрел, как она тренируется. Отвозил ее на утренние и дневные тренировки. В четыре тридцать утра и в три тридцать пополудни. Знаете, мне нравилось это делать. Я наблюдал за ее тренировками. И я видел выпирающие вены, красные глаза, как она тренируется в дождь, град и холод. Я пребывал в благоговейном трепете от того, чем она готова жертвовать, чтобы заниматься тем, чем занимается. Знаете, я очень ее уважал.

Ибо неважно, сколь ты талантлив, нужно быть выносливым, сильным, стойким. Ну, знаете, чтобы выигрывать. А Стефани, мать твою, хотела выигрывать. Эту девчонку было не сломать. Она бы не позволила себя сломать.

И это не просто слова какого-то гордого папаши. Это слова игрока. Она была лучшей. Она надирала задницы всем, где бы ни была. О, да.

Были наградные ленты, медали, трофеи. К сожалению, Стивену пришлось во всем этом участвовать. А я не замечал, сколь сильно в нем чувство обиды. Они ведь были детьми. Ему всего тринадцать, ей десять. Ему было очень больно, когда я обнимал Стефани. Гладил ее по голове. Целовал ее. Пожимал ей руку. Подбадривал.

А ее брат, который участвовал в том же заплыве, приходил в хвосте. А что я мог поделать? Ну да, иногда говорил:“Эй, Стив, все в порядке. Просто нужно поднажать”. А Стивену было от нас всех горько. Все мы – это я и Стефани.

Стив был талантливым пловцом. Вообще-то, более талантливым, чем Стефани. Да, да. Тренеры по всей стране, и даже его личный тренер, говорили мне: “Фрэнк, если заставишь этого парня шевелить жопой и тренироваться, то никто и близко стоять не будет. Парень круче Стефани”.

Но ему не хватало желания взять себя в руки и постараться. Начать тренироваться. Проплывать пятнадцать тысяч метров в день. Бегать. Заниматься в тренажерном зале. Поднимать тяжести. Он не хотел платить должную цену. Соответственно, Стивен участвовал в соревнованиях, не обладая должным уровнем подготовки. И ему надирали задницу.

Но знаете, не всем дано это. Я не мог его винить. Я думаю, ему стоило уйти. Пойти, к примеру, в спасатели.

А Стефани гналась за золотом. То были лучшие годы моей жизни. Я сказал дочери и паре самых близких друзей, что если она попадет на Игры 1984 года и заработает там медаль, то мне больше ничего не будет нужно от этой гребаной жизни.

Если мне было суждено через минуту после этого сдохнуть от сердечного приступа – да насрать. Не очень-то и нужно было мне после этого жить. И я говорил правду. Другими словами, мне хотелось только этого. И я сказал: “Стефани, это все, чего я хочу. Хочу это увидеть”.

Я сказал ей: “Со мной уже произошло чудо, когда я выбрался из заминированной машины. Я хочу увидеть, как ты возьмешь золото, Стеф, после этого я собираюсь прощаться”.

И она меня услышала. Но она была маленькой. Она была совсем ребенок. Она тренировалась с шестилетнего возраста. Итак, мы отправились на отборочные соревнования в Остин, штат Техас. Она была заявлена как участница трех этапов, и я очень внимательно наблюдал за ее тренировками перед отъездом в Остин. Помните, я игрок. Я привык наблюдать.

И я понял, что шансы ее невелики настолько, что стремятся к нулю. Тренеры говори мне: “Фрэнк, не надломи ее. Ты все испортишь. Фрэнк, осторожнее. Фрэнк это. Фрэнк то”.

Но на пути с тренировки домой я говорил ей: “Стеф, нужно поднажать”. А она отвечала: “Пап, ты не понимаешь, о чем говоришь”.

Короче, я все понял еще до отъезда. Главное событие. Стометровый заплыв на спине. Из Чикаго собирался прилететь мой племянник Марк Мендельсон, но я велел ему дождаться того момента, когда она пройдет в финал. Он решил ждать в аэропорту О'Хара, пока Стеф пройдет утреннюю квалификацию, чтобы выступить вечером в финале. Ей нужно было занять место в первой восьмерке. В заплыве принимало участие больше сотни спортсменов. Первые восемь пройдут в финал; двое из них отправятся на Олимпийские игры.

Итак, он решил ждать в аэропорту, я же должен был сообщить ему, лететь или нет. Я сердцем чувствовал, что шансов у нее не было. За сорок пять минут до начала она нашла меня и сообщила, что тренер считает, что она в лучшей форме, чем когда-либо. Я подумал: “Твой тренер вешает тебе лапшу на уши, пошел он в жопу”.

Он лукавил. Он надеялся. Ждал от нее чуда. Что ж, в спорте чудес не бывает. Это борьба.

Я помню ее результат. На две с половиной секунды хуже, чем полгода назад, на отборочных соревнованиях. У нее опустились руки. У меня опустились руки. Я рванул к телефону и оставил сообщение для племянника, который ждал в аэропорту.

Я сказал: “Марк Мендельсон, езжай домой”».

Отправился домой и Левша. Его дом в Лагуна Нигель стоил триста семьдесят пять тысяч долларов, на входе был установлен каменный фонтан, были гидромассажная ванна, садовая беседка, спальня была отделана африканским черным деревом. Но когда Розенталь захотел поклеить обои, выяснилось, что это невозможно, потому что стены кривые – из-за этого дефекта не представлялось возможным также поменять двери, окна и ставни. «Дом разваливается, скрипит и оседает, – говорил тогда Левша. – В торцевой стене была трещина, не получалось даже зеркало повесить, потому что дом был весь кривой. Я попросил генерального подрядчика проверить, соответствует ли постройка национальным стандартам».

Левша обратился в суд.

Он говорил, что был вынужден сделать это. «В строительной компании перестали отвечать на мои звонки».

* * *

Майк Кинц ни за что бы не заметил голый клочок земли, но с высокого сиденья трактора открывался отличный обзор. Кинц арендовал пять акров кукурузных полей в Эносе, штат Индиана, примерно в шести милях к юго-востоку от Чикаго; кукуруза тогда успела вырасти на десять сантиметров в высоту, но уже через пару недель она бы вымахала настолько, что покрыла бы все поле и скрыла характерный след, тянущийся от дороги к тому самому голому клочку.

Кинц подумал, что, вероятнее всего, браконьеры закопали на кукурузном поле останки оленя, после того как освежевали его и вырезали съедобные части. Такое уже случалось. И он позвонил Дейву Хадсону, биологу и егерю тех мест.

Хадсон около двадцати минут копал влажную зыбкую почву, пока не наткнулся на что-то мягкое. Он посмотрел в метровую яму и увидел кусок белой кожи.

«Я смахнул песок, – рассказывал Хадсон, – и увидел чьи-то трусы».

В могиле глубиной полтора метра друг на друге лежали два трупа. Кроме нижнего белья, на них ничего не было. Их лица были изуродованы настолько, что личности удалось установить лишь спустя четыре дня, когда ФБР провело проверку отпечатков пальцев. Мужчинами оказались Энтони Спилотро, сорока восьми лет, и его брат Майкл, сорока одного года.

Девятью днями ранее о пропаже этой парочки сообщила Энн, жена Майкла, и пресса тут же начала размышлять о намеренном исчезновении, поскольку братья Спилотро через несколько недель должны были предстать перед судом. Суд дал Тони восемь дней, чтобы навестить родню в Чикаго и показаться на приеме у брата-стоматолога.