Книга Тризна - Александр Мелихов

Женщина задохнулась довольно быстро, а мужчина кончиками пальцев доставал до земли и все подергивался и подергивался. Извините, что порчу вам аппетит, но к народным обычаям нужно относиться с уважением. В конце концов вершителю справедливости это надоело, он велел двум джигитам раскачать старика и сбросить его с обрыва. Это помогло. Но юный батрак в ту же ночь ушел пешком в Орымбор – так казахи называли Оренбург.

Орымбор поразил его величием и роскошью. Он думал, что богатеи, живущие в КАМЕННЫХ ДОМАХ, его и в упор видеть не пожелают, но в полиции его выслушали. Да еще и переводчика нашли, с виду тоже настоящего барина. В аулах таких ученых казахов в городской русской одежде называли довольно насмешливо: жирык-етек, одежда с разрезом, но здесь пацан глазам не мог поверить, что из-за него такого важного человека побеспокоили.

И случилось чудо. Организаторы суда Линча загремели на каторгу. Так что будущему соцреалисту это вбилось на всю жизнь: первое в его жизни справедливое возмездие принесли русские. Они же научили его читать, писать и ненавидеть богатых уже вполне сознательно. Да еще и вместо лошадей обслуживать станки. Тогда это было покруче, чем в наше время из механизаторов выйти в академики.

Тогда же его еще раз перепахала горьковская «Мать» и некрасовские оплакивания народной доли. Это были недосягаемые образцы до конца его дней – и что бы он был без русских? Темный батрак. Никогда бы он не написал свой великий роман «Дочь» – кстати, не такой уж плохой, если бы не соцреалистические штампы: путь в революцию простой казахской девушки и все такое прочее. Поэтому и алашординцы, это такие казахские кадеты, ему не понравились. Сплошные жирыкетек, а на съезде у них ненавистные баи сидят развалясь, будто хозяева. А он желал им отомстить. Оттого и пошел с большевиками поднимать бедных против богатых. Поначалу все пошло лучше не надо. Беднота стала требовать от баев платы за отцов и дедов – и те платили. Разрешили женам уходить от богатых стариков к молодым без возвращения калыма – те и это глотали. Он и сам тогда женился под лозунгом «Долой калым!» У баев отнимали лучшие пастбища, а продналог требовали скотом. И те снова безропотно пригоняли сколько велено. В общем, все шло как в сказке: все бедные были братьями по классу, а все классовые враги именовались одним словом – гады. Сторонники национальной независимости были против истребления баев, значит, они тоже были гады. Понемногу он и среди большевиков прослыл леваком, а потому и кое-кого из своих начал подозревать в сочувствии к гадам.

К тому времени он уже был членом волкома – волостного, не волчьего комитета, в газете отчитывался о достижениях. В волости было три коммуниста, а стало пятнадцать, рост пятьсот процентов. Как один из считаных грамотных казахов, он был корреспондентом нескольких большевистских газет… Если не путаю, «Кедей сози» – «Бедняцкое слово», «Энбекши казах» – «Трудовой казах», «Кзыл Казахстан» – «Красный Казахстан». Носило его по всей Сары-Арка и наконец занесло в какой-то городишко, который на следующий день взяли колчаковцы. Кто пытался отстреливаться, а мой герой был, конечно, среди них, частью перебили, частью взяли в плен. Почему его не расстреляли, загадка, в тридцать седьмом ему это припомнили, но скорее всего, хотели придержать до каких-то переговоров. Или не знаю. Потому что содержали их при нашем степном морозе в нетопленом бараке, там половина перемерла естественной, так сказать, смертью.

Победа колчаковцев, возможно, сделалась бы окончательной, если бы армию не нужно было кормить. То есть заниматься реквизициями, а проще говоря, грабить. И белые были вынуждены грабить всех, а красные старались грабить богатых и делиться с бедными. Да еще и обнадеживать, что завтра им вообще все достанется. Поэтому красные начали одолевать. Но белые и тогда остаток пленных не расстреляли, а по снегам погнали с собой. Тех, кто падал, разумеется, достреливали. Конвоиры от всех этих дел до того одурели, что если издали видели всадника, то начинали держать пари, кто его ссадит из винта. Так что и сбежать от них было не так уж трудно, да только куда побежишь по сугробам и буранам? Но этот малый – отчаянная голова решился и каким-то чудом, весь обмороженный, кожа да кости, выбрался к красным.

Для строя его признали негодным, но доверили расстрелять пленного: «Расстрел белого тоже боевое крещение, поздравляем!» Он, правда, малость оконфузился, потратил две пули из маузера. За что получил выговор: двумя пулями можно было двух беляков уложить. «За тобой должок – в следующий раз будешь расстреливать из лука!» – славная была комса. Настоящие милисинеры. Ценили в нем поэта, определили в комсомольскую газету «Лениншил жас». Когда он заболел – считалось, от червей, коими американцы заразили консервы, – так кто-то ему посоветовал пить горячий деготь, и все прошло. Тогда бороться с голодом помогала американская АРА, и надо было штатникам показать, что нас яичным порошком не купишь.

Потом его отправили на съезд в Москву, дали направление в партийное издательство. Там тоже отнеслись по-большевистски. Нашли эксперта, знающего казахский язык, – тогда казахов, кстати, еще называли киргизами. И наконец ознакомили молодого поэта с заключением: стихи, типа, идейно выдержанные, классовый подход правильно прилагается к сегодняшнему конфликту батраков и баев, но не распространяется на исторические конфликты ханов и рядовых кочевников. Образность, правда, стереотипная, отделка оставляет желать лучшего, но от вчерашнего малограмотного батрака и нельзя требовать слишком многого, сборник следует напечатать как первую ласточку новой, социалистической литературы.

И резолюция синим карандашом: отобрать лучшее и издать – И. Сталин.

С тех пор никто не мог убедить его, что Сталин знал о репрессиях и о Великом джуте – это казахский Голодомор. Вымерла не то треть, не то четверть населения – как в Белоруссии при немцах. Только после этого казахи сделались национальным меньшинством в своей республике. Но национальный классик считал, что все это творили баи, пробравшиеся в руководство. Разве бедняки стали бы конфисковывать скот, если его нечем кормить? Если бы провели разбаивание без либерализма, вычистили всех до третьего колена, то не было бы ни Тридцать седьмого, ни голода.

И второе, что ему вбилось, – не хочу сказать: втемяшилось, – классовый подход должен распространяться и на историческое прошлое. А тут дерзкий мальчишка его опять идеализирует, говорит о едином народе…

А где ленинская теория двух культур?!

Мальчишку отовсюду поперли, но помыкался он не очень долго – грянула перестройка, потом независимость…

И вот он лауреат, основоположник новой казахской литературы. А я кто? Кто я теперь, я Вечный Жид отныне, я Агасфер, Летучий я Голландец…

Мне в натуре стало ужасно грустно: я ушел к победителям и сделался каким-то опереточным индейцем. Что такое доктор технических наук? Их тысячи! А он остался со своим народом и вошел в историю. Основоположник новой литературы – это тебе не хрен собачий!

А я ведь на роль эталонного нового казаха подхожу куда лучше: я ведь принадлежу к «воинам» – узколицым, горбоносым… А он к «судьям»– широколицым, с круглыми мягкими носами…