Книга Мёд жизни - Лидия Сычева

Зинаида пожимает плечами. Наступает долгая пауза.

– А может, это… – Зинаида морщит лоб, подбирая подходящее слово, и, наконец, находит:

– …любовь?

Полина и Зинаида смотрят друг на друга с изумлением, а потом начинают хохотать так, что кролики шарахаются в клетке, дети оглядываются, и только цыплёнок-подросток торопливо и жадно клюет кашу.

Идейный карьерист

В лице Юрия Порфирьевича Тёнькина, кандидата философских наук, есть что-то несерьёзное. Бывают такие люди: вроде и умные, и с убеждениями, и в семье у них всё благополучно, а всё равно – не хватает какой-то малости. Ну, как в неудавшемся борще – то ли подсолить его надо, то ли поперчить, то ли доварить – трудно понять, в чём «недостача», когда борщ уже разлит по тарелкам.

К Наденьке Юрий прибежал жаловаться на начальника отдела Шмелёва.

– Ужасно он оскорбил меня! Ужасно!

– Что, нецензурно?

– Обозвал козлом.

– Ха-ха! Какие высокие отношения!

– Напрасно смеётесь, Наденька. Это, знаете ли, весьма обидное для мужчины оскорбление. Если бы мы жили в XIX веке, я бы на дуэль его вызвал. Помните, в прошлый раз, когда я у вас сидел, он мне позвонил и говорит: «Вы где?» А я ответил, мол, в туалете. Он аж взвился: «Зачем вы мне это говорите?» «Так вы ж сами спросили!..» Какой деликатный, с тонкими фибрами души, почуял, что я у вас, начал названивать. Отслеживает каждый шаг, шпионит за мной. А я, Наденька, не мог к вам не прибежать! Ах, какая вы чудесная женщина!.. Вы людей вскрываете, как консервные банки. Я вас увижу, у меня душа нараспашку – не могу сдержать себя, всё выкладываю. В чём секрет вашего обаяния?

– В чае, наверное. – Наденька смеётся, двигая корзиночку с печеньем в сторону Юрия Порфирьевича.

– Вы пользуетесь тем, что я сладкое люблю, конфеты, чай, вот я вам всё и выбалтываю. Но, извините, не могу почему-то остановиться.

– Пою вас чаем, гостюю, и всё не в коня корм. Что же вы так оплошали? Надо было его хотя бы бараном обозвать. Или сказать: «Тьфу, мерзость!» Вы же берётесь защищать русскую идею, о духовности проповедуете. Нельзя, чтобы слово с делом расходилось.

Юрий складывает губы бантиком, будто невинная девица.

Наденька продолжает:

– Я вижу, вы упиваетесь своей ролью – безответной жертвы.

– Что вы, Наденька! Я страдаю! – Светло-голубые глаза Юрия действительно как бы подёрнулись слезой. – То, что Дмитрий Сергеевич меня оскорбил, это ладно, это ничего. Но он против православия выступил!

– У-у! – делано удивляется Наденька. – Он же такой благочестивый, весь кабинет иконами завешан.

– Да-да, очень он любит о божественном толковать. Когда вы мне прислали ссылку на статью, где пишут, что он жену бил, потом бросил её с тремя детьми, ушёл из дома к артистке жить и все иконы с собой унёс, я не поверил вам, Наденька.

– Не я же статью писала! Случайно наткнулась, думаю, надо познакомить Юрия Порфирьевича с биографией его благодетеля.

– Ценю вашу заботу! Но – не поверил. Подумал: чем ближе человек к Богу, тем больше на него поклёпов тёмные силы возводят. И вас, Наденька, грешным делом, отнёс к невольным орудиям в руках лукавых.

– Очень цветисто плетёте! – фыркнула Наденька.

– Не обижайтесь, я вам всё, как на духу выкладываю, не таясь. Потом, всё-таки он благодетель мой: выцепил из Тулы, где я бы и поныне прозябал, вульгарно пересказывая Канта будущим судебным приставам или пожарным. А тут – масштаб, дело большое! – Юрий даже вскочил, замахал длинными руками. – Никогда не забуду звёздный час мой, когда Дмитрий Сергеевич после конференции в институте истории говорит приватно: «Мы создаём отдел государственной культуры. Собираем лучшие кадры страны. Вам такая работа интересна?». У меня даже коленки затряслись. Такие предложения раз в жизни бывают!

– Небось, когда Канта курсантам пересказывали, вас козлом не обзывали, – напоминает Наденька.

– Да, вы правы, – в раздумье морщит лоб Юрий Порфирьевич. – Не ожидал я такого унижения!.. И от кого? От своих же!.. Но! За русскую идею и пострадать можно. И, когда вы сообщили мне неприятные факты о благодетеле моём, я всё же, поколебавшись, стал искать в Интернете следы этой истории. И, о ужас! Дмитрий Сергеевич даже в телешоу участвовал, где объяснял, почему к артистке ушёл. Любовь, видите ли, им завладела. И я стал присматриваться к нему и понял, – Юрий снижает голос до шёпота и воровато оглядывается, – это садист, страшный человек!

– Успокойтесь, – говорит Наденька, – особняк старинный, тут стены полтора метра толщиной, вас никто, кроме потусторонних сил, не услышит.

– Именно! Они всё слышат. Потом, я, знаете ли, по привычке таюсь… Везде теперь прослушки ставят. Так вот, у нас с ним была беседа о ценностях. Он Иуду оправдал! Говорит: если бы Иуды не было, не было бы и мученической смерти Христа, и воскресения, и спасения нашего.

– Бред сивой кобылы.

– А он, представьте, верит в это! Я – плохой, – спохватился Юрий, – я всё это говорю, настраиваю вас против него.

– Не смешите, пожалуйста. Ваши духовные заблуждения на меня никак не повлияют.

– Тогда я ещё расскажу! Он мне говорит: коррупция – это хорошо. Зачем с ней бороться, если на коррупции всё держится? А ведь он чиновником высоким в мэрии работал, и, видите, оправдывает преступления! Да там же прогнило всё! – Юрий в ужасе выкатывает большие водянистые глаза, как будто действительно видит гадкие язвы на теле российской государственности. – А про справедливость сказал, мол, не надо справедливости, она только на небе, а на земле зачем нам про неё людям внушать?! А ведь человек духовно-нравственной политикой занимается, с молодежью работает.

– «Козла» за что получили? – напомнила Наденька тему встречи. – Неужто за справедливость пострадали?

– Нет, всё гораздо хуже. – Юрий Порфирьевич низко опустил голову, помолчал. – Ладно, Наденька, я вам скажу. Даже если вы и разболтаете, пусть. Просто не могу в себе держать, настолько это чудовищно. Я вам вчера поведал, как Шмелев вызвал меня к себе и говорит: «Я вас освобожу ото всех работ по отделу, напишите мне кандидатскую диссертацию. За месяц». Я не понял сначала, о чём речь. Он мне повторил. Я тогда говорю: я вам завтра отвечу.

Всю ночь я думал, как ему отказать. То, что выдавать чужой труд за свой безнравственно – не аргумент для Шмелёва, это я уже понял. Но написать диссертацию за месяц – невозможно!.. Я просто не справлюсь, я такими вещами никогда не занимался.

Пришел я утром к нему, весь взъерошенный, с воспалёнными глазами. А он такой…

– …Импозантный, холёный, – помогла Наденька. – Бородка подстриженная, усы, всё, как у потомственного интеллигента-славянофила.

– Именно! У него костюм дорогой, с иголочки, не то что у меня – из универмага «Семья» по огромной скидке. Он монографию издал про русскую идею в кожаном перелёте с золотым тиснением. И резюме у него безупречное, такая карьера – о-го-го! Он на женщин производит неотразимое впечатление! Ну, кроме вас, Наденька.