Книга Последний рубеж - Дикон Шерола

Если бы вы только знали, Дмитри, как роскошно я жил, вы были бы гораздо снисходительнее, узнав, насколько скромны мои нынешние запросы. Вот скажите мне, что такого особенного в желании набрать парочку книжек для чтения или захватить из продуктового отдела несколько упаковок пабликов?

— Упаковок… «пабликов»? — неуверенно переспросил Лесков, на что Фостер тут же театрально закатил глаза.

— И вы себя еще русским называете… Сразу видно, что всю жизнь питались только устрицами и черной икрой.

— Что за «паблики»?

— Господи, ну как что? Это ваше старинное национальное блюдо. Что-то вроде бетонного печенья, о которое я в первый раз чуть не сломал зубы. Как выяснилось, исконно-русское гостеприимство — это целое испытание. К счастью, до того, как я оставил в этом паблике всю свою челюсть, мне все же любезно сообщили, что эту хрень надо сначала растапливать в кипятке. И я распробовал. Особенно с вареньем.

Когда до Дмитрия дошло, о чем ему вещает этот чокнутый турист, ему сделалось смешно. Наверное, впервые за две недели его губы тронула искренняя улыбка, а в глазах вспыхнул ироничный огонек. Но Лесков все же удержался от смеха и подчеркнуто вежливо поправил своего собеседника:

— Вы хотели сказать, бублики. И то, подразумевая совершенно другое. То, что вы ищете — это баранки. В свою очередь, бублик — это хлебобулочное изделие, как правило, более крупное по размеру, чем сушка или баранка. А вот бублики мягче и со сравнительно коротким сроком хранения. Так что я вас огорчу — вы вряд ли найдете съедобные.

— Точно, спасибо! Не паблики… Бублики! Маленькие такие, которые макают в чай.

— Это баранки!

— Баранки — это детеныши баранов!

— Детеныши баранов — это ягнята.

— Разве не баранята? — усомнился Эрик.

— Нет.

— Черт возьми! Вашим языком можно пытать военнопленных! Баранки… Бараны… Барабаны… Почему столь разные по значению вещи нужно называть одинаковым словом?

Вспышка возмущения со стороны обычно равнодушного американца заставила Дмитрия снова усмехнуться. Он никак не ожидал, что подобная мелочь может вывести этого парня из равновесия.

— Не смешно, — ядовитым тоном продолжил Эрик. — Я в совершенстве владею испанским! Но каждый раз, когда мне начинает казаться, что я более-менее овладел русским, в моей жизни появляются бублики, бараны и баранки!

— Это нормально. Вы учитесь, — на удивление мягко произнес Лесков. — Окунувшись в русскую среду, ваше обучение пойдет гораздо быстрее.

— Это единственное, что в моем нынешнем положении успокаивает. Теперь уже не хочется, чтобы «золотые» добивали русских. Я только выучил испанский, и на тебе… Единственный испанец, который выжил и с которым я могу практиковать свои навыки, делает вид, что меня не знает. Если еще и среди русских один Ермакоу останется… В общем, теперь уже никуда не деться: надо побеждать, Барон!

С этими словами Фостер весело ухмыльнулся, и Дмитрий невольно улыбнулся в ответ. Наемник продолжал быть в своем репертуаре: к нему не было ни симпатии, ни доверия, но почему-то с ним единственным Лесков не чувствовал себя жертвой. В последнее время его либо боялись, либо жалели, а Эрик не выражал ни того, ни другого. Единственное, что его интересовало, это собственная шкура, и даже расспросы о состоянии Дмитрия были проведены исключительно для того, чтобы понять, как это скажется на нем, Фостере.

— Мне сообщили, что именно вы первым отправились на мои поиски, после того, как я упал в океан, — произнес Лесков, взглянув на Эрика.

В ответ парень лениво пожал плечами:

— Вы для меня что-то вроде удобного дивана. Ментальной связи у меня с ним нет, но, если диван сломается, мне придется спать на холодном полу или искать новый, который может оказаться не таким комфортным.

— В любом случае, я польщен и хочу выразить свою бесконечную благодарность, — в голосе Лескова снова послышались саркастические нотки, однако в глубине души мужчина был поражен смелостью этого «труса». Эрик не побоялся снова забраться на скалу и, быть может, встретиться лицом к лицу с настоящим кайрамом. Или еще черт знает с кем…

На поверхности шел снег. Крупные снежинки, танцуя, парили в воздухе и плавно опускались на землю, покрывая ее белым ковром. На фоне ночного неба они казались особенно яркими. Город спал в ледяном безмолвии, красивый и ужасающий одновременно. Полуразрушенные здания чернели запустением и тишиной, застывшие автомобили, покрытые снегом, походили на вигвамы. Никто не тревожил этот покой. Не было следов запоздалых прохожих, не было щеток снегоуборочных машин, не было ничего, что напоминало бы о прежней жизни.

Единственные напоминания были заключены в стенах торгового центра: одежда, обувь, косметика, посуда, электроприборы — все это так и осталось нетронутым на полках. В день отравления воды «Гостиный Двор» был закрыт, и только несколько охранников до сих пор «сторожили» товары.

— Далеко не расходимся, — предупредил Алексей, обратившись к своим спутникам по общей связи. — И чтобы не бродили по одиночке. На втором этаже здание заметно пострадало, пол нестабилен, поэтому вход туда запрещен.

В итоге солдаты разделились на небольшие группы и принялись быстро собирать в рюкзаки то, что могло бы им пригодиться. Альберт и его помощник погрузились в изучение ассортимента аптеки, Матэо направился на поиски сигар, Кристоф и Иван пошли в отдел игрушек, а Дмитрия в первую очередь интересовали ювелирные изделия. Он обещал Эрике достать для нее нормальное кольцо, и, к счастью, из магазина «Картье» вывезли только самые дорогие побрякушки.

— Ты похож на грабителя, — внезапно услышал Дмитрий голос Ханса. Молодой человек приблизился к витрине, у которой стоял Лесков и положил на нее деревянный кейс. — Я тоже хочу что-то найти для своей девушки… Только не знаю, что ей понравится. Она у меня довольно сложная. Любит все старинное, а тут одна «современка». А ты что выбрал? А-а-а, классику… Моя не любит бриллианты…

— Дальше по коридору будут еще три ювелирных, — подсказал Лесков. — Кажется, «тиффани», и два чуть попроще.

— Лучше бы был антиквариат, — с этими словами Ханс тяжело вздохнул и направился к выходу.

— Вы забыли свой кейс, — окликнул его Лесков.

— Черт. Вот что бывает, когда голова ерундой забита. Это мои краски!

— Вы — художник? — Дмитрий немедленно отвлекся от созерцания колец.

— Я не учился профессионально, так, взял пару уроков. Как-то с детства само пошло. Вайнштейн говорит, что у всех полукровок предрасположенность к какому-то виду искусства. У тебя что?

— Музыкальный слух.

— Класс. Я всегда мечтал играть в рок-группе, но мне медведь на ухо наступил… Ладно, пойду искать это чертово кольцо…

— Какое сегодня число? — снова окликнул его Лесков.

— Двенадцатое декабря… А что?