Книга Декабристы-победители - Евгений Шалашов

– Здравствуй, здравствуй, Силантий, – ответно поздоровался Кудрявый. – Как семья? Марья здорова ли? Нюшка-то твоя, верно, уж замуж вышла?

Николай опять удивился, но на этот раз памяти Григория Андреевича. Ведь это ж надо! Помнить по именам всех старост, да еще и их жен-детей! Уму непостижимо! Верно, самого хозяина память гостя удивила не меньше.

– Ишь, Григорий Андреевич, не позабыл ишо! – восхитился хозяин и степенно ответил: – Да все слава Богу. И Марья моя здорова, а Нюшка уж двух внучат принесла.

– Ну вот и ладно. Я ведь, Силантий, по делу к тебе. Где гость-то твой? – сразу же взял быка за рога предводитель.

– От ить, а говорили, что ты теперь не исправник? Мол, выше куда-то пошел, Григорий Андреич. Слыхал, что дворяне тебя самым главным в уезде назначили, а царь-батюшка в том грамотку подписал.

– Время, Силантий, нынче такое, что и мне стариной тряхнуть пришлось. Где гость-то?

– Так где ему быть-то? – пробурчал хозяин. – Спит старец-то. Всю ночь у мельника молитвы читал, отдыхает. Пришел, когда Марья уже печь начала топить.

– Молитвы, читал… – усмехнулся Кудрявый. – Сам разбудишь или солдат послать, чтобы во двор его вытащить?

– Так чего будить-то? Пущай спит, – забеспокоился хозяин. – Марья уже и печь протопила, щас пироги начнет садить. Покушаете, а там и старец проснется. А разбужу – гневаться станет!

– Силантий! Ты ж умный мужик! – вдумчиво сказал Кудрявый. – Ты меня сколько лет знаешь? Когда это я по пустякам приезжал? Ты что, не видишь, что я не один приехал, а вместе с господином полковником от самого государя императора?

– Так ить… – замялся хозяин.

Николаю препирательства надоели. Сам он уже давно бы дал старосте по шее, но пока не встревал, понимая, что Григорий Андреевич лучше его знает, что делает.

– Стало быть, мы его сами и разбудим, – принял решение Кудрявый. Посмотрев на Клеопина, спросил: – В избу войдем, или сюда вытащить прикажете?

Полковник, успевший замерзнуть, кивнул:

– Пойдемте-ка внутрь. Заодно и погреемся.

Изба старосты, по деревенским меркам весьма обширная, сделалась меньше, когда в нее ввалились господа офицеры и нижние чины.

«Старец» изволил почивать в закутке за печкой, отделенной от жилой избы дощатой перегородкой. Храпел он преизрядно, но запаха перегара не было. Может, взаправду молился?

Хозяин, умильно улыбаясь – то полковнику, то господину Кудрявому, спросил:

– Молочка изопьете? Хлебушко свежий…

Клеопин, играя в начальника, прислушался к бурчанию в животе – выехали, не позавтракав, небрежно кивнул хозяину, а потом и нижним чинам – садитесь, мол.

Пока господа офицеры и нижние чины жевали простой ржаной хлеб – с пылу да с жару, вкуснее ничего нет, запивая молоком, из закутка донеслось покашливание. Потом раздался скрип, тяжелые шаги. Верно, проснувшийся «старец» вышел по утренней надобности. Вернувшись, снова плюхнулся на постель и зычно скомандовал:

– Савка, исти тащи!

Хозяин, так и замер, затрудняясь – не то бежать к старцу, не то оставаться у стола, виновато пробормотал:

– Отец Серафим, тута… гости к тебе…

– Какие гости? – рыкнул «старец». Зевнув, пробасил: – Грешные же услышат такой приговор: «Идите от Мене проклятии во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его».

– Вона, как по писаному шпарит! – восхищенно сказал хозяин.

Клеопин, начиная закипать, приподнялся из-за стола, но был остановлен Григорием Андреевичем. Предводитель дворянства, лукаво улыбаясь, сказал:

– А уж если ты такой знаток, то должен помнить, что в Евангелие от Матфея сказано: «Судимы будут не только дела людей, как добрые, так и злые, но и всякое праздное их слово». Болтаешь ты не в меру.

– Чаво? – донеслось из закутка. Снова донесся скрип кровати, шлепки босых ног, и перед компанией предстал длинный бородатый мужичина в одном нательном белье. – Кто там такой умный выискался? Щас я тебя…

– А ну, сукин сын, встать как положено! – рявкнул Клеопин так, что присели не только вскочившие солдаты, но и Кудрявый, а хозяйская кошка за печкой заорала дурным голосом.

«Старец», бодро выпятив грудь, стукнул пяткой о пятку и вытянул руки по швам. Полковник, не давая «старцу» опомниться, грозно спросил:

– Кто таков? Как фамилия? Какого полка?

– Я… – начал что-то лепетать «старец», как солдат-первогодок, застигнутый фельдфебелем в неположенном месте.

– Четко отвечай, как учили!

– Нижний чин Архангелогородского пехотного полка Серафим Корсаков! – выпалил «старец», поедая начальство глазами.

– Дезертир? – насупился Клеопин.

– Так точно, Ваше Высокоблагородие! – доложил Серафим Корсаков по-уставному, а потом добавил: – Весь полк разбежался, кто куда.

– Вольно, – скомандовал полковник, а когда Корсаков с облегчением расслабил ноги и руки, кивнул Кудрявому – мол, теперь ваш черед спрашивать.

Григорий Андреевич, подойдя поближе, доброжелательно спросил:

– Ну, рассказывай, что натворил, пока в бегах был. А не расскажешь – выведем тебя во двор, разложим на солнышке и вгоним ума в задние врата. А потом в острог.

– Ей-богу ничего не натворил! – рьяно закрестился Корсаков. – Так, если по немножко… Там – хлебушка украл, тут – одежу стырил.

– Закон Божий хорошо знаешь… Семинарист? Из какой семинарии выгнали?

– Из Тверской, – вздохнул «старец».

– Небось, за пьянство или за девку?

– Так за то и за то, – вздохнул Корсаков. – С девкой побаловался, а отец ректор меня в солдаты сдал.

– А зачем же ты, сукин сын, «старца» из себя изображаешь? У тебя на морде написано – лет тебе двадцать пять. Ну, тридцать от силы…

– Старца-то? – повеселел семинарист-дезертир. – Так ведь народец-то дурной. Я их пугаю, а они меня за это уважают. Кормят-поят. Бабы с собой в баню водят. А отцы-матери девок со мной спать укладывают. Думают, что со старцем, так благодать и сойдет.

Хозяин, слушавший разговор с раскрытым ртом, не выдержав, кинулся на Серафима. Уронил его на пол и стал душить:

– Ах ты, сволочь! Да я же тебя как старца святого принимал. Доченьку родную от зятя законного отлучал! А ты, собака самозванная…

Нижние чины с трудом оттащили разбушевавшегося хозяина от дезертира и усадили на лавку. Серафим Корсаков, стоя на коленях, ощупал помятое горло, хмуро сказал:

– Нет в тебе благодарности, Савка. Ужо дождешься ты Страшного суда. Будет тебе геенна огненная! Ибо, – воздел Серафим палец, – Отец не судит никого, но весь суд отдал Сыну… и дал Ему власть производить суд, потому что Он есть Сын человеческий.