Книга Отродье ночи [= Шорохи ] - Дин Кунц

Потом Кэтрин стала возвращаться к живым, поселяясь в тела живых женщин. У Фрая все получалось только с ними, только в них он мог извергать огромное количество скопившейся в воздержании спермы. Конечно, ему приходилось любить самого себя, но разве такая любовь могла сравниться с теми моментами, когда он плотью входил в теплый, влажный центр женского тела.

Сейчас он стоял перед зеркалом, вставленным в дверь ванной, и удивленно разглядывал член.

Потом Фрай перевел взгляд на плоский, мускулистый живот, на мощную грудь, пока не столкнулся с направленным на него взором зеркального отражения. Фрай смотрел в глаза двойника, в этот момент весь остальной мир перестал для него существовать.

Фрай протянул руку и коснулся зеркальной поверхности, пальцы другого Бруно дотронулись до его пальцев с обратной стороны невидимой грани. Как во сне, Фрай сделал шаг вперед и прижался носом к носу отражения. Фрай пристально всматривался в его глаза и отражение испытующе глядело на него. На какое-то время Фрай принял условное за реальное: для него зазеркальный Бруно ожил. Фрай поцеловал его, поцелуй был холодным. Он отстранился, его действия повторил и двойник. Он облизал его губы, так же поступило отражение. Поцелуи стали теплее, но были по-прежнему тверды. Его член напрягся, Фрай, почувствовав боль от приятного напряжения, прижался всем телом к зеркалу и, раскачивая бедрами, начал тереться о гладкую поверхность зеркала, не переставая покрывать поцелуями отраженное лицо.

Вдруг галлюцинации покинули его и обрушилась безжалостная действительность. Фрай понял, что перед ним всего лишь отражение. Любить некого. При мысли об этом Фрай скорчился и задрожал. Мечты не было, но взамен нее какая-то электрическая сила заполнила его мозг и мускулы.

Он вспомнил, что мертв. Половина его мертва. Сука заколола его на прошлой неделе. Сейчас он наполовину жив и наполовину мертв.

Ему стало страшно. В глазах потемнело от наплывших слез. Он понял, что больше не сможет забыться. Никогда. Он уже не сможет ласкать себя, как делал это прежде. Никогда.

Теперь у него только две руки, а не четыре; один член, а не два; один рот, а не два.

Больше он не будет целовать себя, не почувствует возбуждающее соприкосновение языков.

Половина его мертва. Он зарыдал. Кончено. Теперь он в состоянии любить себя одной рукой; жалкое удовольствие мастурбации!

Он остался один. Навеки.

Так он рыдал, согнувшись под тяжким бременем отчаяния и отвернувшись от зеркала.

Постепенно горе и жалость к себе сменились дикой злобой. Это она сделала так, чтобы я страдал. Кэтрин. Сука.

Она убила половину его существа, так чтобы он чувствовал себя опустошенным и вечно неудовлетворенным.

Мерзкая сука!

Накопившаяся злоба требовала выхода. Ему захотелось крушить и ломать. Обнаженный, он как дьявол помчался по всем комнатам, с громкими проклятиями разбивая мебель, раздирая занавески и сбивая посуду. Фрай проклинал мать, дьявола-отца, проклинал весь непонятный ему мир.

* * *

На кухне у Джошуа Райнхарта Хилари почистила три картофелины и положила их на доску, чтобы положить их в микроволновую печь, как только будет готово мясо. Приготовление пищи давало Хилари отдых. Сейчас все ее мысли были здесь, на кухне, а страхи на время покинули ее.

Тони готовил салат. Он стоял у раковины и, засучив рукава рубашки, мыл и резал овощи.

В это время Джошуа позвонил с кухонного телефона шерифу. Он рассказал Лавренски о похищении денег со счета Фрая в Сан-Франциско и о том, что двойник Фрая сейчас где-то в Лос-Анджелесе: ищет Хилари. Он также изложил версию Тони о возможном коллективном убийстве, когда жертвы выбираются в разных местах с тем, чтобы у полиции не возникло подозрений о связи нескольких преступлений. Конечно, Лавренски почти ничем не мог помочь, поскольку в его округе последнее время было спокойно. Но поскольку шериф имел отношение к личности Фрая, опрометчиво поручившись за него, то Райнхарт счел необходимым посвящать его в курс дела. Со смертью Бруно Фрая преступления могли продолжиться, так как на свободе разгуливал его двойник.

Хотя Хилари и не слышала, что именно говорит Лавренски, но из ответов Джошуа было ясно, что шериф предлагает эксгумировать тело из могилы Фрая и узнать, кого же похоронили в действительности. Джошуа сказал, что прежде следует встретиться с Ритой Янси и доктором Раджем, если же и они ничего толкового не сообщат, тогда будет произведена эксгумация.

Переговорив с шерифом, Джошуа посмотрел на салат, сказал, что латук не первой свежести, рассердился на то, что редис был перегрет или недогрет, тщательно, чуть ли не касаясь носом, осмотрел дымящееся мясо, сказал Хилари, что пора закладывать картофель, быстро нарезал чесноку для приправы и открыл две бутылки вина, сухого красного вина с завода Роберта Мондави, находившегося в долине. Джошуа много суетился, создавая видимость работы. Забавно было на него смотреть, и Хилари, отвернувшись к печи, улыбалась.

Джошуа очень понравился ей. Очень редко она встречала таких людей, которые привлекали к себе с первого взгляда. Его отеческая внешность, напускная грубоватость, его ум, чувство юмора и небрежные манеры — все нравилось Хилари в этом человеке.

Они ужинали в уютной гостиной, стилизованной под старинный английский зал. Одна стена была выложена красным кирпичом. Пол был набран из дубовых досок, потолок поддерживали открытые балки.

Время от времени порывами ветра бросало в стекла крупные капли дождя.

Уже за столом Джошуа сказал:

— Чур, не будем говорить о Бруно Фрае, пока не исчезнет последний кусочек мяса, последний глоток этого чудесного вина и кофе.

— Согласна, — сказала Хилари.

— Я тоже, — ответил Тони. — Мне кажется, мы слишком уж забили себе головы этим Фраем. Есть много предметов, о которых намного приятнее поговорить.

Джошуа кивнул.

— Да. Но на деле они оказываются не менее гнетущими, чем история Фрая.

С полчаса они беседовали о политике, медицине, спорте и не заметили, как вновь заговорили о Бруно Фрае. Уговор был нарушен: его имя прозвучало раньше, чем они перешли к кофе.

Хилари спросила:

— Что же такое с ним сделала Кэтрин, что так запугала его и заставила себя ненавидеть?

— Об этом я и спрашивал у Лэтама Хаторна, — ответил Джошуа.

— И что он сказал?

— Он не знает. Да и я не могу поверить, чтобы их объединяла подобная злоба друг к другу. Я знал их столько лет и могу утверждать только обратное. Кэтрин обожала его, и Бруно боготворил свою мать. Конечно, все ее считали святой за то, что она взяла ребенка, но теперь, после всего случившегося, неизвестно, что и думать.

— Минутку, — прервал его Тони. — Она его взяла? Что вы имеете в виду?

— Только то, что сказал. Она вполне могла сдать ребенка в приют, но Кэтрин этого не сделала. Она взяла Бруно в свой дом и полюбила его всем сердцем.