Книга Хмурь - Ирина Лазаренко

Когда сила Птахи соединяется с моей, желание разрушать пропадает полностью. Хотя Птаха – та еще крушительница всего подряд… но теперь она уже не хочет этого. Она сделала что-то, о чем я никогда не узнаю, отчего теперь ей больно и стыдно. Она хочет всё исправить. Всё починить, как варочью машину, в которой нужно просто заменить шестерню или поправить цепь, чтобы всё заработало. Птаха хочет растить и лечить.

Я смотрю сверху на маленькую смешную Энтаю, совсем не страшную, несмотря на все эти испытарии, темные пятна под огромными деревьями, запахи обнаженного мяса и потусторонние тени маленьких листиков на потолках камер.

Энтайцы, как и Птаха, могут не только крушить, но и созидать, хранить, наставлять. У них есть для этого всё необходимое, вопрос лишь в том, куда направить это «всё».

Я вижу душу энтайского леса. Я вижу его память. Он скучает по былым временам и былой мощи, по чешуйчатым двуногим с хвостами, которые не сумели вылечить лес. По большим озерам с прозрачной водой, которых теперь не осталось. Он не хочет быть страшным, этот лес.

Я протягиваю руку и чувствую, как струится с моих пальцев сила, которой я не понимаю.

Я владею ею или она – мной?

Птаха тоже протягивает руку, и вместе мы касаемся души леса и каждого его порождения.

Энтайцам не нужно причинять зло, чтобы получить знания, к которым они так стремятся. Им достаточно стать лишь немного более чуткими, чтобы понимать. Чтобы оберегать. Сохранять. Защищать. Всех, кто придет к ним.

К ним теперь многие придут.

Чародей визжит, как ужаленная сирена. Он брызжет слюнями и желает знать, кто дал мне право распоряжаться его творинами.

Никто. Я сам его взял. Попробуй отбери, старая портянка!

Чародей говорил, я должен был пройти свой путь, чтобы стать тем, кто может найти его. Ага, конечно. Слишком много он себе мнит, вот что. Он вообще не важен, Чародей.

Я должен был пройти свой путь, чтобы стать тем, кто может всё изменить.

Сжимаю руку Птахи. Смотрю сверху на все земли края – Полесье, Порожки, Болотье, Загорье, Подкамень, они маленькие и кукольные, они уже почти укрыты красным лунным туманом, почти готовы сорваться туда, откуда не будет возврата, их берега шипят от боли и крови, дырявые лодки опускаются на дно моря, гигантские скотокрабы объедают тела до костей еще прежде, чем те коснутся дна. Среди объеденных костей я вижу скелеты Гнома и Тучи, я знаю, что должен сердиться на Гнома и жалеть Тучу, но я не чувствую ничего, потому что всё именно так, как должно было случиться, они тоже должны были пройти свой путь, чтобы… ничего не совершить. Большинство людей пускается в дорогу именно за этим.

Я торопливо направляю убывающие силы вместе с наказами: в море Подкамня, в зубастые цепи Загорья, в леса и холмы Полесья, в скалы, в дома и в болота. Творины могут быть хранителями – такими, какими теперь сделались энтайцы. Такими, какими были наши духи, только лучше, настоящее.

Чародей кричит, что я идиот. Что теперь люди и варки, не имея возможности объединиться против творин, ополчатся друг на друга, и кровавые луны пожрут их всех.

Я теряюсь на миг. Теперь Птаха сжимает мою руку. Ей страшно.

Нет же. Никакие луны никого не пожрут. Морошка предсказала обычнейшее затмение! Лишь случайность, что в этот же день не стало Хмурого мира, и в творин хлынули остатки его силы, но я сделал творин другими, теперь они не смогут вредить людям так, как желали делать это прежде! Теперь они хотят растить и беречь сущности, которые в них воплотились!

Люди будут воевать? Они всегда воевали. Это – часть их природы, и я не могу её изменить, потому что люди и варки – не творины. Они были созданы не Чародеем, чья сила роднится с моей, а кем-то совсем другим, чьей природы я не понимаю.

У меня кружится голова, подгибаются ноги. Я чувствую, что силы заканчиваются совсем, я понимаю: вот теперь Чародей действительно разорётся, он будет вопить, будто я всё сделал неправильно – но ведь никто другой не придумал ничего лучшего для этих земель!

Я не смогу спорить и пререкаться, потому что Чародей меня переспорит, да и пустое всё это! Я так хочу, чтобы он понял, как я был прав, чтобы он увидел, как изменятся эти земли теперь – с новыми энтайцами, с новыми творинами, и чтобы Птаха тоже это увидела, чтобы мы все узнали, как это будет!

В глазах вспыхивает ярко-ярко, меня сбивает с ног, я чувствую, как нечто холодное проносится подо мной и надо мной, оно огромное, как море, и шершавое, как дракошкин язык. Я сдвинул что-то, чего двигать не положено. Когда я понимаю, что именно несётся мимо, у меня окончательно леденеют пальцы, а в ушах начинает звенеть, всё тоньше и громче.

Да, я захотел, чтобы мы с Птахой и Чародеем увидели, какими станут эти земли, но я не имел в виду, что мы должны их увидеть… настолько издалека!

Хорошо, что я не стою на земле, а то точно бы рухнул, и дрожащая ладонь Птахи – единственное, за что мне остается цепляться, когда шершавый дракошкин язык становится таким большим, больше всего мира, и несет нас куда-то, куда-то…

Вперёд.

Эпилог

Чародей быстро выяснил: нас унесло почти на триста лет и сильно восточнее. Именно это «восточнее» меня возмутило: я хотел видеть родной край, а не залесье, которое вообще никакой важности для нас не имело!

Впрочем, судя по слухам, которые доходят сюда из нашего родного края – нет, едва ли я бы хотел увидеть его теперешний. Чародей, скотина, оказался прав: люди и варки принялись воевать и не нашли мира между собой до сих пор – получается, что межусобицы, начавшиеся еще до моего рождения, по сей день не утихли. А вот в здешних краях почти не воюют, единственная война с соседним краем случилась сорок лет назад, мелкие стычки между наместничьями – не в счет. Так что на наш родной край отсюда смотрят как на умалишенный кусок земли, только по недоразумению приделанный ко всем остальным и, по счастью, отделенный от них огромным лесом.

Да, огромный лес – это Энтая, пусть теперь она именуется иначе. Она разрослась очень сильно, а деревяшки умудрились развиться до полноценных живых существ, которые теперь называются дриадами и совершенно всерьез паруются с мужчинами других рас. Когда я думаю об этом, мне попеременно хочется смеяться и блевать, потому об этом я стараюсь не думать. Тяга к знаниям в новых поколениях энтайцев явственно приглушилась, сменившись тягой безостановочно поучать других, как им жить правильно и как единиться с природой. Заунывные поучения из глубины лесов – на мой взгляд, неплохая замена изрезанным на куски людям в испытариях, потому я решил считать, что с Энтаей у меня всё получилось как надо.

Вот как получилось с творинами – я не сумел разобраться. Не то они – и есть те духи, что хранят теперь всякие места, от домов до озёр, не то они куда-то делись или, быть может, как энтайцы сумели влиться в живую природу, ну или перемерли. Во всяком случае, ничего похожего на творин здесь мы не видали никогда. Разве только гномы здесь встречаются в изобилии, но это не те уродцы, которые жили в моих родных лесах и горах, а просто малорослые люди, а Чародей говорит: «Это и есть настоящие гномы, дурья башка, а творины были ненастоящими».