Книга На златом престоле - Олег Яковлев

Башкорд довольно резко оборвал речь Ивачича.

— Хан кипчаков — не торговец скотом и рабами! За что ты хочешь мне платить? Чтобы я выдал тебе доверившегося мне? Но я — не ромей, не франк, не урус. Это у вас всё продаётся и покупается!

Ответ был прост и ясен. Понял Избигнев, что ничего им от хана не добиться. Приходилось покидать половецкий стан ни с чем. Увы, тщетной оказалась долгая бешеная скачка по просторам зимней степи.

С пустыми руками возвратились Ивачич и Або в свой лагерь.

...Едва покинули шатёр Башкорда послы, резко распахнулась войлочная занавесь, отделяющая женскую половину жилища. Женщина лет тридцати пяти, дородная, с широкими, как у воина, плечами, с туго заплетёнными светло-русыми косами, переброшенными от затылка на грудь, голубоглазая, в ярком разноцветном платье, подступила к задумчиво сидящему на кошмах у очага Башкорду.

— Зачем ты держишь при себе этого изгоя? Зачем слушаешь свою сестру? Сколько раз я говорила тебе: отступись от Изяслава. Вспомни: токмо грозное сверкание сабель твоих батыров принесло ему Киев. Союз с ним — это не союз равных! Не принесёт он тебе удачи. Слабый, ничтожный властитель! Кроме пустого самохвальства нет ничего! Пусть с твоим Изяславом Турундай и Гза союзятся! Разбойники, что с них взять! Но ты! Ты честный, умный! Говорила ранее, скажу сызнова. Не мешайся в дела русских князей! Пускай сами они разбирают свои свары. Ничего нет гаже и страшней, чем их мелкие делишки. Мой дед и мой прадед — те были правители, большие, великие, сильные разумом и волей! Вся Русь была покорна им. А эти, нынешние... Токмо и слыхать: убили, ослепили, предали, разор учинили! Вот их жизнь!

Башкорд улыбнулся, строгие напряжённые черты его красивого лица смягчились, он с гордостью смотрел на свою супругу, дочь Всеволода Мстиславича, правнучку самого Мономаха. Подумал вдруг: а ведь она права! Да, права, но только правда её — женская, бабья! Многого она не понимает. Он, Башкорд, не пойдёт против воли своих солтанов, беков и беев[235]. А если пойдёт, то потеряет власть и уважение родичей, погубит и себя, и всю свою семью. Ибо главным в улусах становится тот хан, который подымает кипчаков в набег, откуда они возвращаются с богатой добычей. Но как сказать об этом женщине, чтоб не почуяла она в словах его тревогу и страх?

Ответил так:

— Я обещал оказать помощь князю Ивану. А слово своё привык держать. И не сокрушайся, прошу тебя, Верхуслава. Я делаю так, как лучше для моего племени.

Он встал перед ней. Оба высокие, примерно одного роста, сильные, крепкие, стояли они друг против дружки посреди вежи, молчали, смотрели, любовались один другим.

— Помнишь день, когда мы повстречались впервые? В Чернигове, на Третьяке? — спросила Верхуслава. — Ты гостил у моего мужа. Я сразу приметила тебя. Ты был первым на ристалище, всех выбил из седла. А потом ещё и в стрельбе из лука победил. Посрамил Ольговичей и их людей. И Мономашичей тоже.

— Это было давно, — Башкорд усмехнулся. — Что вспоминать? Да, был первым. Молодой был, горячий. Но у нас, кипчаков, хан и должен быть самым сильным и метким. Не таким, как Турундай.

— Когда-то так было и на Руси. Мой прадед один натягивал тетиву лука, который гридни втроём не могли согнуть. А сейчас... Что Галицкий Ярослав, что Ольгович или Всеволодович Черниговские — они и меч-то двуручный не поднимут, — Верхуслава презрительно наморщила свой прямой тонкий нос. — Но тем они и опасны, Башкорд. Не враждуют в открытую. Плетут нити заговоров, строят козни. И если Изяслав, брат моего покойного мужа, запутается в их сетях, не вздумай его спасать. А Изяслав, я чую, попадёт в вязкую сию паутину. Молю тебя, заклинаю: не враждуй с Осмомыслом и с обоими Святославами.

— И не собираюсь. Но Ивану помогу. Обещал, — упрямо стоял на своём Башкорд.

Верхуслава поняла, что его не переубедить. Со вздохом покинула ханша половину супруга. Села у тёплого очага на мягкие кошмы, приняла из рук старухи-служанки младенца, обнажила большую грудь, стала кормить малыша.

Улыбалась, глядя на крохотное личико с голубыми, такими же, как у ней самой, большими глазами.

Сын, будущий хан. Хотя и крестила его, и русской мове и грамоте непременно научит своё чадо Верхуслава. И ещё она, как и раньше, будет выкупать у половцев русских полоняников и помогать им возвращаться на родину. И хотелось, чтобы сын её, когда вырастет, поступал бы так же.

Покормив, она вернула дитя служанке. Тревоги не покидали молодую ханшу. Чуяло сердце-вещун, что с бедовым князем Иваном натерпится Башкорд немало лиха.

ГЛАВА 61

Сборы были недолгими. С рассветом ратники Избигнева и Абы готовились свернуть вежи и выступить берегом Южного Буга в сторону Межибожья. Грузился на возы нехитрый воинский скарб. Оружие и доспехи велел Избигнев покуда не снимать. Кто ведает, вдруг половцы учинят нападение на их лагерь. Во все стороны от веж рассыпались пешие лазутчики — сакмагоны.

По-прежнему выла за войлочной стенкой вежи свирепая степная пурга. Снегом заметало пути. Приходилось ждать и надеяться, что к утру ветер стихнет и можно будет ехать. Пока же Избигнев и Або сидели перед котлом с варевом, оба хмурые, расстроенные неудачей.

Внезапно Ивачич резко вскинул вверх голову, в глазах его полыхнули задорные живые огоньки, он осторожно спросил:

— Сколько у тебя людей, воевода? Верно, достаточно. Что, если...

Он не договорил, выразительно уставившись на старого угра. — Напасть на стан Башкорда, отбить Берладника, — то ли вопросил, то ли заранее уже согласился с ним Або. — У хана много воинов. Тяжело будет. Если только внезапно, ночью. Где искать Ивана, ты знаешь. Видел его вежу. Захватим его и уйдём. Уйти тоже надо быстро. Нужны поводные кони.

— Они есть. Правда, не хватает на всех. Но сейчас зима. Половецкие скакуны голодны, тощи, скачут медленно. Мы должны суметь уйти от погони. Только бы не пурга эта... Полагаю, рискнуть стоит, воевода. Не возвращаться же на Русь несолоно хлебавши. Упреди своих сотников, десятников. А я поговорю со своими. Вежи...

— Вежи придётся бросить. С ними мы далеко не уедем. Догонят, навяжут бой.

— Если случится так, то Берладника... — Избигнев выразительно провёл перстом по горлу.

Або укоризненно глянул на него, но ничего не сказал. Откровенно говоря, вся затея эта с ночным нападением опытному мадьярскому ратоборцу была не особо по нраву. Но он решил рискнуть.

...Налетели в чёрную беззвёздную ночь. Бесшумно сняли половецкую сторожу. Загорелись подожжённые юрты. Галичане прорвались сквозь ряд повозок, но далее в становище тотчас встретили их с дикими воплями готовые к бою половцы. Видно, они вовремя почуяли опасность. План Избигнева застать Башкорда врасплох рухнул.

Рубились яро, в отблесках пламени видел Ивачич, как вздымаются и опускаются сабли, слышал лязг железа, лошадиное ржание, стоны, ругательства. Он сам кого-то рубил, ударял что было силы по аварским лубяным шеломам, мчался вперёд, отбивал сыпавшиеся удары.