Книга "Еврейское слово". Колонки - Анатолий Найман

27 марта – 2 апреля

Прелестная книжка. «Девять врат» Иржи Лангера. В своих колонках я регулярно использую выход новой книги как повод для обсуждения чего-то злободневного. Томик, сплетающий в единый узел события и характеры, иногда служит этой цели убедительнее сиюминутных фактов. «Девять врат» уникальная книга в том смысле, что написана из глубины хасидской культуры евреем, укорененным в культуре европейской. Это близко к тому, как сложилось сейчас у нас: евреи, кто больше кто меньше, ощущают свою принадлежность к народу своих дедов, хотя никак не в меньшей степени и то, что в них воспитано Россией. Три брата Лангера родились в Праге, старший стал известным драматургом, Иржи был младший и за время жизни прошел через несколько крайних состояний. Из молодого рафинированного интеллектуала превратился в фанатичного хасида, затем постепенно сообразовал исполнение мельчайших требований религии с общепринятым бытом повседневно верующих собратьев – и написал «Девять врат».

Тут маленькое отступление. Допускаю, что книжки серий «Проза еврейской жизни» и «Чейсовская коллекция» не расхватываются покупателями, как детективы. Но они лежат, так сказать, наготове. Иржи Лангер выпустил свою книгу в 1937 году, при набравшем силу фашизме. По свидетельству его брата, «это были не образцы каббалистической литературы, а рассказы, рассчитанные на простых читателей, открывавшие им о евреях нечто совершенно отличное от антисемитских текстов, которые тайно переправляли через границу нацисты». Книгу приняли с воодушевлением и интересом. Очаровательный юмор и пронзительная достоверность историй о простецах, нищих, жизнерадостных, святых самым естественным образом сочетаются в ней с замечаниями обладателя глубоких светских знаний. Написанная по-чешски, она говорит с современниками на живом, уличном, часто бесцеремонном языке. Она переведена во многих странах, сегодня в России. Так что «книги имеют свою судьбу», никто не знает, какая роль отведена и упомянутым сериям в синих обложках.

Но на этот раз я готов обратиться, чего никогда прежде не делал, к читателям «ЕС» с просьбой. Купите «Девять врат» – не только прочесть, а и почитывать то-другое место, открывая на любой странице. Книжка стоит много больше потраченных на нее рублей, она выходит за рамки рассказанных историй, мудрости, анекдотов. Это не этнография еврейских городков и местечек, не маршруты лабиринтов иудаизма. Это о том, как живут люди вообще, все, как свободно и весело они могут жить, будучи гонимы, голодны и больны, и почему в жизни не бывает безвыходных положений. Будь моя воля, я бы не писал о ней, а переписывал из нее эпизод за эпизодом.

«Город Цанз был раем для музыкантов и певцов. Денно и нощно там жужжало, звенело, шумело и гудело, как в пчелином улье или как у какой-нибудь плотины. Это учились и упражнялись музыканты! А что было тогда, когда они все вместе по своим инструментам ударяли! Однако не подумайте, что они играли или пели что-нибудь одинаковое. Ничего подобного. Контрабас, например, играл что-то одно, скрипка пела совершенно другое». Это книжка описывает самое себя.

Иржи Лангер был младшим другом Кафки, они целыми днями бродили по Праге и разговаривали. Знать бы, о чем. В «Девяти вратах» есть рассказ, который дает на этот вопрос ответ, пусть непрямой. Молодой богатый хасид грешил все тяжелее и тяжелее, но неожиданно по прошествии лет раскаялся и рассказал, по какой причине. Однажды ему приснилось, будто он куда-то едет. Далеко-далеко. И чувствует ужасный голод. Трактир. Ему подают свиную печень. Он к этому безразличен, ему все равно, запретна пища или нет. Но только он хочет отправить в рот первый кусок, как подходит незнакомый человек и говорит: «Я пришел, чтобы отдать вас под суд! Против вас выдвинуто законное обвинение». Вид его столь почтенный, голос звучит столь серьезно, что наш герой хочешь не хочешь встает из-за стола и следует за ним, не проглотив ни единого куска. Входят в здание суда. В прихожей их встречает служитель, спрашивает имя. Тот представляется, служитель мрачнеет и говорит: «Да, вас вызывают в суд. Но сейчас у суда нет для вас времени. Вернитесь туда, откуда вы пришли, и ждите». Тот возвращается в трактир и хочет приняться за еду. Но опять входит тот же незнакомец, и вся сцена повторяется. И в третий раз тоже. Наконец длиннобородые старцы-судьи готовы. Незнакомец начинает перечислять грехи. Ужасные, они громоздятся перед обвиняемым, как груды дохлых крыс, скорпионов, змей. Он заламывает руки, льет слезы, умоляет сжалиться. Один из старцев говорит: надо дать ему возможность исправиться. Несчастный вглядывается в его лицо – и узнает своего святого рабби. «Ну, говорят судьи, раз за него просит такой человек, простим его»… Разве эта история не приводит на ум обстановку «Процесса» Кафки? Приговоры разные, судопроизводство одно.

Иржи Лангер умер в Тель-Авиве в 1943 году. Этому предшествовала оккупация Чехословакии, бегство через Венгрию, по Дунаю, на баржах, ранняя жестокая зима, арест почти у цели, выкуп, неизлечимая болезнь почек. У людей, узнающих о катастрофе, например Холокосте, жалость отступает на второй план, на первом – ужас. Те, у кого на глазах цунами слизывает с лица земли население города или страны, цепенеют – что они могут пикнуть? Но если кто-то ускользает от гибели и появляется надежда: уж если избежал самого страшного, теперь спасется, – а гибель все-таки настигает, потому что полученные раны смертельны, вот тут сострадание, жалость, боль достигают апогея.

Впрочем, и об этом сказано в «Девяти вратах». Некто думал, что изгнание из Испании – пик страдания евреев, худших времен быть не может, близится Мессия. Так что пусть каждый возьмет по бутылке водки и, как Его заметит, выпьет за Его здоровье и воскликнет: «Смотри, Машиах, чем мы укрепляли свои сердца в горе! И потому не отчаивались и не погибли!» Он ошибался. Мера страданий не завершилась, спаситель не пришел. А если теперь и правда придет, хасиды возьмут какого-нибудь маленького раввинчика под руку и вместе с ним пойдут навстречу, радостно восклицая: «Вот кто утешал нас. Своим примером вливал в нас силу, придавал нам мужество, хранил!»

3–9 апреля

В Youtube был опубликован маленький сюжет из программы телеканала «МузТВ». На этот ролик слетелось множество пользователей Интернета, и две его героини сестры-близнецы Ксения и Евгения вмиг стали известны на всю страну. Журналист позвал их на радио «Свобода» и вместе с Аллой Гербер, председательницей фонда «Холокост», подвел под их незамысловатые, исполненные простодушия ответы мораль. Дело в том, что на телевидении их спросили, что такое, по их мнению, Холокост. Они покопались – не в памяти, там про это ничего не было, а – в фонетических ассоциациях: что напоминает им звучание этого слова? Оно напоминало «дихлофос», тоже не очень-то родное, и они ответили: клей для обоев. Ответ, как и вся история, вызвали в кругах благородно мыслящей, особенно еврейской, интеллигенции горькое возмущение.

Сестрам не то 19, не то 20 лет. Родились в поселке, Владимирская область. Какая там жизнь, мы более или менее себе представляем. Приехали в Москву, поступили в Текстильный институт. Какие там стипендии, тоже не секрет. На «МузТВ» приходят подработать. За правильный ответ им полагались смешные 500 рублей – за «клей», естественно, ничего. Подрабатывают еще раздачей рекламок, социологических анкет, бебиситерством. Их манера поведения, речь, вид еще не тронуты столичной грязью и гнилью. Представления о реальности – общепринятые: за Путина (проверенный человек); азербайджанцев сторонятся (агрессивный стиль общения); МузТВ – туповато; Бермудский треугольник – это Бермудский треугольник (когда ведущая спросила, не фасон ли это стрижки).