Книга Святы и прокляты - Юлия Андреева

— Да, но на войне бывает и так, — его сиятельство тяжело вздохнул. — Многие говорят, что лучше бы позволили убить себя, чем нарушить данное слово. Но император обязан думать о подданных: сдавшиеся воины пополнили бы гарнизон следующего мятежного города, и это уже были бы опытные, подготовленные бойцы.

— Пожалуй, я не сумел бы думать как император, — Константин поднялся и, дотянувшись до кубка, одним глотком опустошил его, даже не почувствовав вкуса.

— Как царевна Византии, я вынуждена признать действия императора правомочными и своевременными. Мне не нравится только история с грудными младенцами, потому что это противоречит христианскому учению, — Анна сидела с прямой спиной, положив тонкие руки на подлокотники кресла.

— Вы совершенно правы, ваше высочество, — граф Гансало Манупелло склонился перед девочкой в поклоне придворного.

Глава 38
ВЕЧНАЯ ВОЙНА

— ...Вы совершенно правы, ваше высочество, — несмотря на утренние часы, Анна продолжала считать себя византийской царевной.

Граф велел во всём потакать ей, и Рудольфио с радостью выполнял этот приятный приказ. В конце концов именно благодаря Анне они получали возможность заглядывать в прошлое, в котором оставалось ещё так много загадок.

Сейчас девочка устроилась за столом, наблюдая за тем, как Константин очиняет перья, а другие летописцы только готовятся начать диктовать, поджидая его сиятельство, которому ещё за завтраком было доложено о состоянии Анны и он обещал быть, дабы не пропустить благоприятной возможности ещё раз скользнуть в давно ушедшие, но продолжавшие волновать времена. Ещё раз взглянуть в лица друзей, крепче запомнить врагов.

Когда пажи распахнули двери перед графом Гансало Манупелло и все присутствующие поприветствовали его сиятельство, а он, в свою очередь, приложился к краю платья Анны, можно было начинать.

— Если я правильно понимаю, сегодня мы услышим о падении звезды императора? — весело поинтересовался он, устроившись в кресле напротив летописцев.

— Вы совершенно правы, ваше сиятельство, так же как права принцесса Анна, — трубадур поклонился сначала графу, и затем девочке. — Принцесса прежде вас напомнила о нашем долге. — Извиняющаяся улыбка графу, и подобострастная принцессе. Фогельвейде, должно быть, с вечера планировал свою речь, во всяком случае, ни Рудольфио, ни Вольфганг Франц не стремились перебивать его или пытаться перекинуться словечком с Гансало. — Итак, Фридрих повёл себя как деспот и тиран, и вместо того, чтобы принять покорность ломбардских городов, унизил их ещё больше. Люди хотели принести ему вассальные клятвы, стоя на одном колене, а он поставил их на оба, а потом ещё и ткнул мордой в грязь.

— Последнюю мысль не надо записывать, Константин! Какой вы, право! — сморщился Фогельвейде. — Я выразился таким образом с целью создать некий образ у слушателя, чтобы все могли прочувствовать происходящее... В общем, посчитавшие себя оскорблёнными миланцы возобновили союз с Брешией, Пьяченцей, Алессандрией, Болоньей и Фаенцей, после чего уже были готовы принять новый бой и на этот раз победить или погибнуть.

— Скорее уж купчишки понимали, что заключить мир с императором по его правилам можно будет и после поражения, — помог трубадуру Вольфганг Франц. — А что?

Дали себе ещё один шанс. Открыли, так сказать, кредит — обычное дело.

— Можно и так сказать, — пожал плечами трубадур. — Впрочем, пока они заключали все эти союзы, пока туда-сюда носились послы, перевозились деньги и товар, из одного лагеря в другой переходили воинские подразделения и осуществлялся набор новобранцев, войскам императора сдалась Лоди, и после Фридрих в Падуе перед придворным советом принимал уже покорность Вигевано, Новары и Верчелли. Настал черёд и гордой Флоренции отдаться воле Фридриха. А в готовящем очередной мятеж Милане, волею жителей города, на самом же деле по наущению легата императора, сменился подеста. Теперь им стал некто Анжело Малабранка — римлянин хорошего рода, человек, преданный императору Фридриху.

— Себастьяно Малабранка! — Константин вскочил со своего места с таким видом, словно убивший его отца кровник в этот момент по меньшей мере вошёл в Гобеленовый зал.

— Да, совершенно верно. Это его дядя, — графа насмешила реакция мальчика.

Анна же осталась нечувствительна к этому имени. Ещё бы! Византийская царевна и понятия не имела о каком-то ничтожном кровнике. Она просто с удовольствием слушала рассказ трубадура, стараясь сохранить на бумаге каждое произнесённое им слово. Неизвестно, была ли такая привычка у реальной царевны-историка Анны Комнины, но наша Анна даже считая себя царевной, умудрялась оставаться верной любимому делу.

— Добуду я вам голову этого чёртового кровника! А если нет, вы с сестрой вольны оставаться под моей личной защитой до того дня, покуда сам род Малабранка не перестанет угрожать вам, то бишь не вымрет окончательно. — Его сиятельство махнул Фогельвейде продолжать.

— ...Шпионы доложили Фридриху о новом миланском заговоре, и он поспешил призвать себе на помощь некоторых королей, а так же обратился за помощью в Германию и Швабию.

— Позволю себе добавить, что европейским королям император представлял ломбардский заговор как мятеж против власти вообще. Сын мой, Константин, примите вот эти выдержки из писем императора, которые мне удалось достать. Первое письмо было адресовано королю Франции.

Константин поднялся из-за стола и, подойдя к хозяину замка, принял из его рук, на которых на этот раз не было перчаток, два исписанных знакомым почерком листа.

— «Это касается и Вас, и других королей земного круга, — прочитал Константин. — Поэтому держите уши и глаза открытыми и внимательно следите, какое стремление к бунту будет у тех, кто желает сбросить ярмо господства, если даже Священная Римская империя претерпевает убытки от такого рода завоеваний».

— А вот это было отправлено десятилетнему королю Венгрии Беле III.

Константин послушно развернул второе письмо:

— «Когда рука императора будет поддерживаться королевской властью, когда различные союзы обяжут князей оказывать взаимную помощь и действовать по свободной воле, тогда у народа пропадёт всякое мужество восставать, и прекратятся заговоры подданных, настолько распространившиеся (сейчас) в землях Италии, что бунтовщики — если Наша сила не пресечёт их действия в корне — многократно понесут греховный пример в другие отдалённые местности, но в особенности к соседям».

— Таким образом, Фридрих приравнял бунтовщиков, идущих против помазанника Божия, к еретикам, открыто выступающим против Господа и его святой Церкви, а все мы знаем, как относились в империи к еретикам! — дополнил говорившего граф.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, — трубадур ещё раз поклонился графу. — Итак, весной 1238 года на помощь императору приходит его сын — король Конрад со швабами, которые, перебравшись через Альпы, расположились близ Вероны. Подошли французские, английские, венгерские и кастильские рыцари. Пожелал оказать посильную военную помощь император Никеи Иоанн Вататцес[133], под его знаменем маршировали греки. Султан Малик эль-Камиль прислал своих сарацин. Поспешили на помощь подразделения из Флоренции и Тосканы, Романьи, Рима и войска Эццелино ди Романо из провинции Тревизо. Все вместе они осадили Брешию — небольшой живописно размещённый на скале город.