Книга Роза ветров - Андрей Геласимов

Из уважения к такой непреклонной жизненной воле матросы сочли спасенного своим товарищем и поместили на постоянное жительство в кубрике. Со временем он избрал ту его часть, где располагались марсовые[96], что повлияло на выбор имени.

По причине отсутствия глаза и скрюченной навсегда спины вид Марсик имел самый злодейский, и это тоже веселило команду.

— Героический зверь, — говорили они между собой, но офицерам и боцману показывать своего героя не спешили.

Ходил он совсем плохо, беспрестанно стукался головой об углы, запинался, частенько падал. Пока оставался в кубрике, все было ничего, однако постепенно он окреп, осмелел и норовил подняться на палубу, где на свою беду мог попасться на глаза командирам. Матросы снимали котенка с трапа, которого он все никак не мог одолеть, смеялись и пускали его бродить по своему матросскому царству. Марсик выписывал роскошные петли, подобно подгулявшему в порту морскому бродяге, что окончательно привязывало моряков к этой неловкой, но упрямой кошачьей душе.

Упорство, с каким он боролся буквально за все в своей жизни, выразилось в итоге еще и в том, что он приучился использовать корабельную качку. Во время штиля его сильно мотало по кубрику, но стоило «Байкалу» поймать ветер и начать раскачиваться на ходу, как Марсик становился совершенным красавцем. В шторм он шел уже так ровно, как скрюченный палец пономаря по Святому Писанию, и ни один человек в целом свете не сказал бы, что видит перед собой немощного, практически парализованного кота.

Перед самым Рио-де-Жанейро, когда Марсик уже заметно подрос, ему удалось обмануть своих бдительных товарищей, умчавшихся наверх по общей авральной команде, и выбраться на палубу прямиком пред светлы очи командира судна. Увидев бредущего, как по нитке, кота, Невельской удивился не столько даже его присутствию на борту, сколько уверенности, с какою тот вышагивал по палубе, словно был приклеенным к ней. Вокруг все ходило ходуном, и то, что секунду назад располагалось у кота под ногами, уже через половину мгновения оказывалось где-то сбоку, если даже не над головой, но Марсик на эту болтанку не вел даже ухом. Он как будто родился посреди этой свистопляски и держался так спокойно и с полным ко всему равнодушием, как мог бы, пожалуй, какой-нибудь обыкновенный деревенский Васька, бредущий себе в тихий скучный денек под квелое кудахтанье куриц по пыльному и совершенно неподвижному крестьянскому двору Невельской не успел тогда склониться к небывалому пассажиру, как рядом остановился, будто врос в палубу, пробегавший мимо марсовой матрос Гречихин.

— Это ничто, ваше высокоблагородие! — закричал он с перепугу на командира. — Ничто! Это мы сей же час уберем!

Подхватив уже мокрого кота на руки, он затолкал его под робу и умчался с глаз долой вниз, однако после аврала был призван к ответу. Боцман Иванов, явившийся вместе с Гречихиным понести наказание, доложил, что самолично хотел выбросить нежелательное на корабле кошачье лицо за борт, но матросы встали стеной.

— Это каким же образом он ухитряется в качку так ровно ходить? — удивлялся тем временем Невельской, не слушая боцмана и глядя в одиноко смотревший прямо на него равнодушный кошачий глаз. — Прямо моряк.

— Так точно, ваше высокоблагородие! — гаркнул Гречихин. — Натурально морской кот. Глуховат, правда. На «кис-кис» не идет, хоть ты тресни.

— Так, может, он иностранец? Просто не понимает по-русски.

— Никак нет, господин капитан-лейтенант! Русский он. Песни наши любит.

— Как же он их слышит, если ты говоришь, он глухой?

— Громко поем, ваше высокоблагородие!

— Это да, — улыбнулся Невельской. — Даже у меня иногда слышно.

— Насчет кота не извольте беспокоиться, — вмешался боцман, поняв, что командир не сердит и момент для разрешения ситуации наступил самый подходящий. — Дойдем до Рио-Жанейро, там оставим.

— Зачем же? — сказал Невельской. — Негоже, я думаю, русскому коту на чужбине пропадать. Да еще и моряку. Его дома ждут. Ставьте на довольствие.

Развалившийся теперь на командирском столе Марс, который лежа выглядел здоровее любого самого здорового кота, отчего-то развеселился и стал постукивать хвостом по Сахалину.

— Перестань, — сказал ему Невельской, сдвигая кота с карты.

Где-то там, у побережья острова, мог находиться крупный китайский флот. Во всяком случае, об этом не уставали твердить в Петербурге люди канцлера Нессельроде. Федор Петрович Литке был уверен, что они блефуют, но это не ему предстояло подойти к острову силами одного транспортного судна. Эскадра, способная ответить огнем большому числу противника, так и осталась для Невельского мечтой.

— Что думаешь, бог войны? — снова заговорил он с котом. — Будет у нас там драка?

Марсик хлопнул хвостом по столу.

— Хорошо вам, — задумчиво продолжал Невельской. — Поодиночке загривки друг другу дерете… Покричали — и разошлись… А мы вот норовим все больше скопом.

Мысль о том, что кошки, в отличие от людей, не могут собираться в огромные армии, вооружаться и вести масштабных сражений, насмешила и развлекла его. Невельской взял Марсика на руки, собираясь оставить наконец карту в покое и на минуту прилечь, но в дверь вдруг неистово заколотили.

— Ну, что тебе? — недовольно спросил командир «Байкала», выглядывая из каюты и видя перед собой до крайности перепуганного вестового. — Что там еще случилось?

— Ваше высокоблагородие… Там… На шканцах… Офицеры друг дружку решают…

Выбежав следом за вестовым на палубу, Невельской увидел своего старшего помощника, который под взглядами застывших матросов душил сизого уже от нехватки воздуха князя Ухтомского, похожего сейчас на вынутую из воды рыбу с беспомощно распахнутым ртом и выпученными глазами.

— Отставить! — белея от гнева, закричал командир.

4 глава

На судне прежде никто не замечал, чтобы лейтенант Казакевич как-то особенно недолюбливал юнкера Ухтомского. Симпатий у офицеров «Байкала» тот ярких не вызывал, но и так чтоб душить его при всей команде — это было тоже из ряда вон. Мало кто понимал, какая роль отведена ему в экипаже, поскольку появился он незадолго перед выходом транспорта из Кронштадта, каюту свою почти не покидал и обыкновенных для всех остальных офицеров обязанностей в пути исполнять не трудился. Княжеское достоинство предполагало связи в петербургском обществе и даже, может быть, при дворе, потому в итоге все сочли за лучшее принять ситуацию, как она есть. Вокруг этого плавания, вообще, довольно часто происходили вещи, которые требовали именно такого к себе отношения. Во всяком случае, сам Невельской при своих офицерах никогда недоумения не высказывал, однако и объяснять что-либо на сей счет нужным не находил.