Книга Видок. Чужая боль - Григорий Шаргородский

После манипуляций с пулями бросать кинжал я не решился. От летящего мимо револьвера профессор небрежно отмахнулся, затем поднял руку, и меня сжало со всех сторон, словно нахожусь глубоко под водой. Даже не успел сделать и пары шагов. От мысли, что меня сейчас поломают, как Евсея, волосы на голове зашевелились и накатила дикая паника.

К счастью, обошлось. План в первой части потерпел ожидаемое фиаско, но во второй прошел очень удачно – через мгновение меня впечатало в стену прямо над безвольно лежащим казаком.

Первый десяток секунд после удара о стену и падение на тело друга я потратил на то, чтобы попытаться вдохнуть воздух. Коварные планы вспомнились только после этого.

– Я же просил вас не делать глупостей, – раздраженно сказал профессор, но его тон быстро сменился на заинтересованный. – Любопытная вещичка.

Когда сумел повернуться, при этом ощутив все кости и связки в теле, я увидел, что профессор рассматривает висящий перед ним в воздухе подарок Эммы.

– А ведь у вас могло и получиться, – покачав головой, продолжил Нартов. – Игнат Дормидонтович, не заставляйте меня убивать вас.

– А есть другой выход? – со смехом, больше похожим на карканье, прохрипел я, ворочаясь рядом с телом Евсея.

– Другой выход есть всегда, – нравоучительно поднял палец безумный ученый, переместив по воздуху кинжал, к которому он так и не прикоснулся, на бочку с одной из мерцающих колб. – Сейчас я планирую использовать одно заклинание. Конструкт спорный – шанс на то, что вы забудете последние несколько дней, довольно мал, и есть вероятность утраты здравого рассудка. Зато вы точно останетесь живы.

Перспектива стать сумасшедшим испугала меня больше угрозы смерти, но я постарался выбросить ненужные страхи из головы и сосредоточиться на своих действиях. Все эти кульбиты с риском получить серьезную травму имели одну цель – добраться до навески пояса казака. Рычаг взвел пружину, а нажатая кнопка тут же отпустила ее. После тихого хлопка я выждал три секунды и резко развернулся к профессору.

Бросок получился так себе, но главное – он привлек внимание патологически любопытного человека.

– А это что та…

Зажмуриваясь, я успел увидеть только то, с каким интересом профессор рассматривает зависшую перед ним гранату.

Все хорошо, да только про уши я забыл. Жахнуло так, что звон в ушах перекрыл другие звуки. Профессору было еще хуже – он явно потерялся в пространстве. Со стороны это выглядело пугающе. Не знаю, что сделал с собой любитель разгадок тайн мироздания, но точно ничего хорошего. Потеряв нормальные способы воспринимать реальность, колдун выбросил во все стороны какие-то щупальца. Что-то мне подсказывало, что дезориентация дело временное. Собрав остатки силы, я рванул вперед с низкого старта. Уже на бегу подхватил с бочки кинжал и продолжением движения воткнул его профессору в солнечное сплетение. Затем резко провернул. Щупальца колдуна тут же оплели меня всего и начали душить, но уже через мгновение эта мерзость истаяла в воздухе.

Профессор упал на спину, псевдоплоть сошла с него, и теперь внешне это был простой старик, пытающийся выдернуть из раны в животе застрявший там кинжал. Только сделать это ему будет ой как непросто. Смотреть на мучения своего бывшего друга и наставника я не стал, просто подхватил с пола один из револьверов и быстро его зарядил.

Увы, моя решительность прожила недолго. Наведенный на голову корчащегося колдуна ствол так и не выстрелил.

Да, он убил много девушек, и муки последней его жертвы все еще отзываются в моей душе, как не очень старая рана. Он причинил ей ужасную боль, но ведь это не моя боль. Лично я от Нартова видел только хорошее. Когда-то я услышал и принял на вооружение поговорку: «Плохих людей не бывает, бывают лишь не сложившиеся отношения». Но если у нас вот с этим экспериментатором сложились хорошие отношения, мне что, забыть про его преступления, или, хуже того, позволить и дальше творить зло?

– Да чтоб тебя! – едва слыша из-за звона свой голос, прорычал я и нажал на курок.

А вот выстрелы мой слух все же уловил – значит, не все так уж плохо.

Сунув опустевший револьвер в кобуру, я подошел к телу Евсея и без особой надежды постарался нащупать артерию у него на шее.

Смотри ты, какой живучий.

Почему-то радость от того, что напарник умудрился не загнуться, была вялой – слишком уж много впечатлений за последние сутки.

С максимально возможной для моего состояния скоростью я поднялся наверх и добрел до складских ворот. Изнутри они открылись без малейших проблем. Морозный воздух немного освежил меня и даже взбодрил. Только сейчас я понял, насколько тяжелой была атмосфера в подвале. Вторым глубоким вдохом я чуть не подавился – прямо передо мной на снег с крыши соседнего здания спрыгнул оборотень.

Барабан револьвера был пуст, как моя бестолковая голова, так что хвататься за оружие смысла не было. А еще через секунду я с облегчением узнал блатные сапоги Петрухи, да и серьгу в ставшем остроконечным ухе.

Оборотень быстро принял человеческую форму и попытался мне что-то сказать.

– Не слышу, – проорал я. – Помоги с Евсеем, он ранен.

Петруха согласно кивнул, и мы вернулись в подвал. Кота он почему-то постарался обойти подальше, а увидев распростертого на полу профессора, проорал почти мне в ухо:

– Он что, живой?!

Слух ко мне явно возвращался, поэтому от его крика я поморщился.

– Наверное. – Мое предположение основывалось на том, что в голову я стрелять не стал. Просто пустил по пуле в каждую конечность и две добавил в грудь. Если слухи о колдунах правдивы, это не только не убьет его, но даже особо не задержит в бессознательном состоянии. Так что я обессиленно привалился к стенке и принялся перезаряжать пистолет.

Поняв, что помогать ему с Евсеем никто не будет, Баламут взвалил тело казака на плечо.

– Петруха, – остановил я двинувшегося к лестнице извозчика, – как доставишь Евсея в больницу, сразу езжай к жандармам. Знаешь, где у вас засели прихваты из седьмого отделения?

– Любой волколак знает, – проворчал Петруха, и я его, как ни странно, услышал. – Все мы у них на кончике пера.

– Вот и заработаешь себе пару поблажек. Скажешь им, что тут колдун без чувств валяется. Но пусть поспешат: если очнется, плохо будет всем.

Баламут хмуро кивнул и, несмотря на тяжеленную ношу, быстро поднялся по лестнице.

Профессор все еще не подавал признаков жизни, и очень надеюсь, так будет до приезда жандармов. Ну а если все же очнется? Тогда я с чистой совестью прострелю ему голову.

Внезапно мои мысли о профессоре вытеснил пришедший откуда-то со стороны эмоциональный посыл. Такое со мной было только во время транса, когда я ощущал эмоции жертв. Но чтобы вот так, в реальности и в обычном, хоть и немного помятом, состоянии…

Теперь понятно, почему Баламут так старательно обходил кота. Подопечный профессора, как и его хозяин, оказался очень живучим. Причем способность к трансформации была не единственным его сверхъестественным умением. Посыл от кота усилился, в нем смешалась боль и просьба о помощи. И без калейдоскопа кошачьих образов было понятно, что ему сильно мешали серебряные пули в теле.