Книга Антимавзолей - Андрей Воронин

Судя по всему, ночью здесь бушевал настоящий бой – без пощады, до последнего патрона и последней капли крови. Отличить нападавших от защитников бункера было несложно: все они оказались кавказцами ("При чем тут кавказцы?" – снова подумал Федор Филиппович) и все без исключения имели оружие с глушителями. Генерал озадаченно огляделся. Он стоял с непокрытой головой под моросящим дождиком. Водитель был рядом, и в руке у него опять возник пистолет. Дождевые капли поблескивали на вороненом железе ствола. Потапчук потянулся было за своим оружием, но передумал: живых тут, кажется, не осталось, а если бы кто-то и захотел поиграть в войну, то толку от генеральского "Макарова" с именной гравировкой на рукоятке в такой игре было бы не больше, чем от детского водяного пистолета.

Федор Филиппович медленно двинулся вперед. Вокруг стояла неживая, ватная тишина, нарушаемая лишь шарканьем подошв по мокрой траве, тихим шорохом дождя да потрескиваньем догорающего пожарища. В стороне, у забора, стояли машины – два изрешеченных пулями японских джипа, тяжело осевшие к земле на простреленных колесах, и закопченный остов сгоревшего дотла "Хаммера". Похоже, там их поставили накануне, никто из обитателей бункера даже не пытался отсюда уехать. На лесной дороге стояли машины с убитыми водителями-кавказцами. Значит, и нападавшие остались здесь – все, до последнего человека. Или не все? Водители ведь не сами застрелились, кто-то им помог...

Повернув голову, Потапчук увидел знакомый автомобиль. Машина была цела и невредима, и у него немного отлегло от сердца. Правда, ситуация от этого яснее не стала. Получалась какая-то чепуха: приехавшие на двух машинах кавказцы, вооруженные автоматами с глушителями, ночью напали на дачу Гургенидзе – напали внезапно, тайно, застав охрану врасплох, – перебили всех, сожгли дом и каким-то таинственным образом сами полегли до последнего человека... Или их было больше и они уехали на третьей машине? Зачем же в таком случае было убивать водителей первых двух?

Федор Филиппович остановился над трупом смуглого бородача в зеленом летнем камуфляже. Кавказец лежал ничком, головой к бункеру, накрыв своим телом снайперскую винтовку с глушителем. Спина его была наискосок прошита автоматной очередью; прикрывавшая волосы зеленая повязка тоже была прострелена, и пулевое отверстие с расплывшимся вокруг него пятном крови напоминало вытканный на зеленой ткани бурый цветок с круглой черной сердцевиной.

– Контрольный выстрел, – неожиданно прозвучал знакомый голос. – Занятно, правда?

Вздрогнув, Федор Филиппович поднял голову и успел схватить за руку водителя, который – от неожиданности, наверное, – уже собрался стрелять, хотя тягаться в скорости и точности стрельбы с Глебом Сиверовым ему было попросту невозможно...

– Тихо, тихо, – сказал Потапчук, – свои... Что ж ты нервный-то такой? Иди, дружок, посиди в машине, мы тут без тебя разберемся.

Слепой стоял в сторонке, держа под мышкой то, что Потапчук поначалу принял за древний, давно уже снятый с производства АК-47. Но, подойдя ближе, Федор Филиппович увидел, что это не АК-47 и вообще не "Калашников", а что-то очень на него похожее, хотя и более древнее.

– Это что у тебя? – спросил он совсем не то, что собирался спросить.

– Несмываемое пятно позора на репутации советских конструкторов стрелкового оружия, – отрапортовал Сиверов. – "Штурмгевер-44", немецкая штурмовая винтовка образца сорок четвертого года. Она вам ничего не напоминает? Взял для коллекции, уж очень редкая вещь, у нас ее днем с огнем не сыщешь... Кстати, если интересуетесь, здесь навалом раритетов, и все в превосходном состоянии. Не хотите повесить над кроватью парочку парабеллумов и наган?

– Тьфу! Как маленький, честное слово! Скажи лучше, что все это означает? Надеюсь, это не ты устроил здесь филиал Куликовской битвы?

– О поле, поле! Кто тебя усеял мертвыми костями? – задумчиво продекламировал Глеб. Вид у него был усталый и осунувшийся, на подбородке темнела проступившая за ночь щетина.

– Вот я и спрашиваю: кто?

Глеб невесело рассмеялся.

– Вы обо мне слишком хорошего мнения, Федор Филиппович, – сказал он. – Или слишком плохого. Разве такое по плечу одному человеку?

– Да кто тебя знает, – устало отмахнулся Потапчук. – С тебя станется... Слушай, пойдем под крышу, капает ведь!

– В бункер ходить не надо, – посоветовал Глеб. – Уж лучше под дождем... Или пойдемте в мою машину.

– А что в бункере?

Слепой поморщился.

– Головешки, – сказал он. – Расстреляли, забросали гранатами, облили бензином, заложили взрывчатку – словом, сделали все, что могли. Они бы и стены, наверное, снесли, да ядерной боеголовки под рукой не оказалось, а обычная взрывчатка этому бункеру вроде легкой щекотки...

– То есть...

– То есть, Федор Филиппович, в бункере не осталось ничего, что можно было бы идентифицировать. Неприглядное зрелище, и пахнет скверно, так что, если хотите, идите туда сами, а я лучше тут постою. Это была зачистка, товарищ генерал, и произвели ее очень тщательно.

– Гургенидзе?..

Глеб выразительно пожал плечами.

– Скорее всего был в бункере. Клыков говорил, что он там прямо-таки поселился, даже воздухом подышать не выходил, все писал что-то... Там, я думаю, и остался. Клыков, по крайней мере, там, в тамбуре. Погиб на боевом посту – всю голову разнесли из автомата, в упор. Только по шраму на глотке и опознал. У него вот тут, – Глеб провел большим пальцем чуть пониже кадыка, – тонкий такой шрам, как у Остапа Бендера после бритвы. Я спрашивал откуда, и он мне сказал, что это чеченцы ему на память оставили. Добрались-таки они до него, надо же...

– Не понимаю, откуда здесь кавказцы, – сказал Федор Филиппович. – И почему ты так уверен, что это именно чеченцы?

– А вот это, товарищ генерал, самое интересное, – сказал Глеб. – Я тут встретил еще одно знакомое лицо. Пойдемте, покажу.

Он подвел Потапчука к одному из тел. Человек в полевом камуфляже и легком бронежилете, весь увешанный гранатами и подсумками, лежал на спине, глядя в хмурое небо широко открытыми глазами. Дождевая вода скапливалась в глазницах, переполняла их и двумя тонкими ручейками сбегала вниз по заросшим черной щетиной щекам, отчего казалось, что мертвец плачет. Поза убитого еще издали показалась Федору Филипповичу странной: он лежал, подсунув под себя обе руки, как будто перед самой смертью получил хорошего пинка пониже спины и еще успел схватиться за пострадавшее место.

– С ума сойти! – выдохнул генерал, стоило ему только взглянуть в лицо убитого. – Да это ж Асланов!

– Гюрза, – подтвердил Глеб. – Вот и отпала необходимость за ним гоняться по всему свету. Отгулял, джигит, отпраздновал...

– Ничего не понимаю, – пробормотал Федор Филиппович.

– Сейчас поймете, – пообещал Слепой, легко опускаясь на корточки рядом с убитым. – Обратите внимание: в отличие от всех остальных у него прострелены только ноги – обе, как будто он убегал, а ему полоснули по ногам из автомата. А потом... да вот, взгляните.