Книга Купленная революция. Тайное дело Парвуса - Элизабет Хереш

Как видно из телеграммы от 9 ноября 1917 г. Государственному казначейству, уже через три дня после захвата Лениным власти госсекретарь в МИДе Германии хочет перевести ему пятнадцать миллионов марок

Планы раскола Российской империи Парвус обосновывает ленинским требованием права народов на самоопределение, разумеется, не упоминая о секретном программном списке, который Ленин предоставил немецкому правительству в 1915 году через Кескюла, на случай захвата им власти с немецкой помощью. Через стокгольмское заграничное представительство Берлин оказал правительству Ленина экстренную помощь в размере двух миллионов марок, которые были переданы через швейцарского социалиста Карла Моора, именуемого в секретной переписке «Байером».

Когда Парвус находится по пути в Берлин для осуществления следующего витка переговоров, Цернин пишет своему немецкому коллеге многостороннее письмо, в котором инициирует срочное начало мирных переговоров, «чтобы не упустить подходящего момента». Как оказалось, обе союзные державы ни в коем случае не должны были выступить заодно на мирных переговорах.

В Берлине Парвус передает унтер-штатс-секретарю фон дер Буше меморандум, в котором советует, чтобы правительство Германии поскорее публично ответило на мирный лозунг Ленина, чтобы, по его словам, упрочить «движение за мир в России». При этом его нужно предупредительно сформулировать, придерживаясь формулы «без аннексий и контрибуций». Рекомендация сформулирована настолько типично для Парвуса, что документ уже не нуждается в дополнительной надписи Бергенса «От д-ра Гельфанда-Парвуса». Касательно возможного отчуждения территорий Парвус высказывается здесь куда осторожнее, чем во время беседы в Вене, и считает, что это в принципе «не исключается», однако зависит от единодушного одобрения русского правительства. Одним словом, Парвус лоббирует ленинский режим для его укрепления, но до тех пор, пока это не противоречит интересам германского правительства, ведь без Ленина оно никогда бы не реализовало свои планы.

Как и после Февральской революции, Парвус снова пытается свести руководителей немецких социал-демократов «большинства», якобы как партнеров по классо вому признаку, с большевиками для возобновления дидлога о мире. От его требований забастовок в Германии как манифестаций солидарности с Лениным Эберт и Шейдеманн, разумеется, мало что могли бы выиграть, разве что публичное выступление за скорейшее заключение мира. Политикам совершенно ясно, что, кажется, собирается игнорировать Парвус: переговоры должны быть делом правительства, а не одной фракции в парламенте. Или энергичный русский немец уже предвидел маневр по устранению правительства кайзера в расчете на его последующее свержение? Тем не менее Парвусу разрешено при его дальнейшей поездке в Стокгольм привезти Радеку и Воровскому (Ганецкий уже уехал в Россию) для опубликования приветственную резолюцию руководства немецкой партии.

В Берлине Парвус сам составил тексты митингов солидарности в Дрездене и еще одном городе. Чиновники МИДа медлили с этими пропагандистскими посланиями и даже воздержались от передачи их организаторам демонстраций в других городах. Медленно, но верно пути обоих неравных партнеров начинают расходиться, так как их цели уже не одинаковы.

В стокгольмском бюро у Радека Парвус составляет ответное послание СПГ и НСПГ от имени большевистской партии.

Затем он отзывает в сторону своего товарища по партии, пока тот не уехал в Петроград, для доверительного личного разговора. В беседе он раскрывает ему свое заветное желание, не покидающее его с момента написания революционной программы в России: вернуться в Россию. Теперь, когда он своей многолетней деятельностью достиг цели, ему хочется самому быть на службе революционного Советского правительства.

Редко кому приходилось видеть революционного магната таким покорным, как теперь Радеку, выслушивающему эти высказывания. Парвус допускает, что после Июльского восстания подвергся «подозрениям и клевете» в русских партийных кругах, что может быть неприятно для имиджа нового правительства. Однако он готов предстать перед «судом рабочих» и, в случае необходимости, подчиниться его решению. Радек обещает передать это желание лично Ленину и уезжает.

В то же самое время, в конце ноября 1917 года, над Парвусом собираются мрачные тучи. Обмен приветственными телеграммами между немецкими социал-демократами и большевиками, инициированный Парвусом, привел в негодование вождей умеренного крыла социалистов. Парвус снова становится мишенью общественной критики, на этот раз в Германии.

С тех пор, как средства массовой информации, еще летом, идентифицировали его как связного между Берлином и Лениным, ему так и не удалось до конца отмыться. Он настойчиво отбрасывал от себя обвинение, что был финансовым курьером, и риторически восклицал: «Давал ли я деньги большевикам? Я дал им нечто более ужасное: революционную волю русского пролетариата…»

Прослывший из-за сделанного в адрес находящегося в Копенгагене Парвуса замечания его критиком, депутат Хуго Хаазе нападает теперь и на СП Г за то, что потребовалось «воспользоваться услугами человека, который с помощью своих военных спекуляций получил немецкое гражданство во время войны, будучи русским, и послать его как посредника к большевикам».

Шейдеманн использовал всю силу и свою веру в обвиняемого, чтобы защитить его. Берлин настроен против Парвуса.

К этому присоединяется и МИД, который еще меньше, чем после Февральской революции, заинтересован в том, чтобы Парвус стал посредником между немецкими социал-демократами «большинства» и большевиками и включился в подготовку мирных переговоров. Помимо этого, начиная с весны изменились и цели правительства, и все же оно намерено диктовать свои условия в качестве спонсора Ленина в одиночку.

На всякий случай МИД организовал на важнейшем управленческом посту в Стокгольме между Германией и Россией собственный русский отдел в германском посольстве, который возглавил Курт Рицлер. Он присутствовал при той памятной беседе, которая привела Парвуса в феврале 1915 году на Вильгельмштрассе, чтобы представить свою революционную программу. Рицлер испытывает к нему меньше симпатии, чем Брокдорфф-Рантцау в Копенгагене, и видит в нем всего лишь агента, который не должен предпринимать собственных действий, выходящих за рамки указаний МИДа.

Параллельно с этим австрийский МИД тоже направляет в свое посольство в Стокгольме специального советника по России, советника посольства принца Эмиля фон Фюрстенберга. Уже 22 ноября он жалуется в телеграмме, направляемой в Вену, что «усилия по заключению мира со стороны своеобразной личности немецкого посредника не принесли облегчения». Он смог четко описать его, Парвуса, взгляды в своем послании министру иностранных дел: их якобы «трудно совместить со взглядами на Вильгельмштрассе. Он исходит (…) из других побуждений (…) Гельфанд — старый русский революционер, который в последние два года активно работал над подготовкой русского переворота, а теперь хотел бы увенчать свою работу тем, что он, так сказать, под своим покровительством принесет мир братскому народу (…)