Книга Стокгольм delete - Йенс Лапидус

Он лежал, свернувшись калачиком на матрасе, и думал.

Месяц на свободе – все, чего он добился. Лузер. Еще какой лузер. Ему не место в большой игре. Не потянет.

Голова лопалась от мыслей, но ни одну он не мог додумать. Попытался заснуть. Куда там! Знобит, и в то же время весь мокрый от пота. Мочевой пузырь бунтует: часу не проходит, а он уже сует в решетку белый флажок.

Неужели Хамон и вправду что-то им рассказал?

Камера Хамона в другом коридоре, но он где-то здесь, близко. Если ему еще не предъявили обвинение, не продлили срок задержания и не перевели в другое здание.

Никола никак не мог сосредоточиться. Никак не мог сообразить, что же говорить на суде. Лузер. Фрик с СДВГ.

А может быть, все же попросить надзирателя вызвать к нему следователя Симона Мюррея?

Приходила Эмили. Похоже, она его узнала. Темно-русые волосы, лучистые, очень красивые глаза. Черные брюки и пиджак.

Она сразу взяла быка за рога. Никакой душеспасительной трепотни.

– Что тебе сказали?

– Допросили. Очень коротко. Сказали, что я взорвал сейф в супермаркете.

– А ты что сказал?

– Отрицал, ясное дело. Ничего я не взрывал. Должен был встретиться с Тедди, вы его знаете. Шел к нему, а тут, откуда ни возьмись, на меня бросилась полицейская псина и перемолола мне руку. Посмотрите, – он поднял перевязанную руку. – Я никакого отношения к краже не имею.

– А почему они тебя подозревают?

– Неправильное место, неправильное время. Случайно оказался поблизости. В лесу… типа заблудился немного.

В те минуты, что она с ним беседовала, все стало казаться не в таком уж мрачном свете. Рассказала, как проходит судебное заседание, что может за этим последовать.

В ней было что-то… уверенность, сила. Никола немного воспрянул духом.

В дверь камеры постучали, и сразу послышался звук поворачиваемого ключа.

Надзиратели. Надели наручники и повели по коридору.

Он попытался улыбнуться.

– А в какой камере Хамон?

– Ты же знаешь, мы не имеем права об этом говорить.

Посадили в машину: зарешеченный «Вольво В70».

За окном, как назло, роскошный летний день. Надзиратели на переднем сиденье переговаривались, строили планы на отпуск. Никола вспомнил день, когда он впервые курил траву: в рощице за школой. Нежно-зеленая листва на деревьях… чувство, будто в этом мире ничего плохого случиться не может. Никто не обделен шансом начать новую жизнь.

Судья выглядел очень недовольным. Серый костюм, серые волосы, серое лицо.

Обвинитель: тонкий свитерок под горло, джинсы и вельветовый пиджак. Невероятно: он собирается на неопределенное время затолкать в тюрьму человека – мог хотя бы галстук надеть.

Эмили неторопливо проследовала к своему месту.

Открылась другая дверь за плексигласовой перегородкой, и впустили публику. Из-за бликов трудно различить лица, но Никола, прищурившись, увидел Линду. И Тедди.

Дверь за перегородкой открылась опять. Вошел еще один человек.

О, дьявол! Хамон…

И что это значит? А вот что: гадюка Мюррей все врал. Хамон не сидит ни в какой камере. Хамон свободен, как бабочка. Его не взяли. Значит, Симон просто-напросто его шантажировал. Хотел сломать. Но сука-Мюррей не учел, что Хамон не побоится прийти на суд.

– Я предлагал провести заседание за закрытыми дверями, – сказал прокурор.

Эмили открыла большой блокнот и начала листать. Вообще-то ничего удивительного в предложении прокурора не было: еще один неизвестный преступник пока на свободе.

– Не помню такое предложение, – сказала она.

– Значит, проведем за закрытыми, – неожиданно бодрым и звучным голосом сказал серый человек в судейском кресле. – Попрошу публику выйти.

Никола повернул голову. Хамон широко улыбнулся и поднял большой палец.

На следующий день.

Ясное дело – оставили в заключении.

Камера: в пять раз лучше, чем в предвариловке. Кровать, маленький письменный стол. Шаткий стульчик. Туалет. Но самое главное – телевизор! С другой стороны, все это означает только одно: он застрял надолго. Если, конечно, Эмили не умеет колдовать.

Его камера довольно высоко в здании. Наверное, на восьмом или девятом этаже. Через решетку в окне видна платформа электрички в Флемингсберге, школа, развеселой окраски многоэтажные дома-муравейники, построенные в годы экономического бума, когда катастрофически не хватало рабочей силы. Так называемый «миллионный проект» – миллион квартир для трудящихся.

А он, Никола, – внук «миллионного проекта». Смотрит в зомбоящик дни напролет. Мандраж меньше, чем в предвариловке, но и этого хватает. Что у них на него есть? Что бы сказал Исак? Что замышляет Мюррей?

Часовая прогулка на крыше. Круглая площадка разделена на секторы, как торт. И величиной примерно с торт. Решетки со всех сторон, даже потолок забран решеткой, но сквозь переплетения арматуры можно видеть небо. Он купил в киоске красный «Мальборо» и на первой же прогулке выкурил восемь штук подряд. Кайф – как от пары косяков. Мир закружился, и он чуть не потерял сознание.

В следующий раз решил: поосторожней с сигаретами.

Вторая? Третья?

– Эй, приятель, тебя как зовут?

Он поднял глаза: за густой решеткой на соседнем ломте торта шевелилась тень. Никола назвал свое имя.

– А тебя?

– Керим Джелали. Откуда?

– Сё-эр-телье. Ронна. А ты?

– Аксельберг. Вообще-то, Вестерос. За что тебя?

– Кража со взломом. А тебя…

– А-а-а… Полно всякого дерьма.

– Да ладно…

– Говорят, нашли мою заначку кокса в Аксельберге.

– Много?

– Килограммы.

– Ого! Не слабо!

– Ого-то ого, но это они так говорят.

– А сколько тебе?

– Двадцать восемь… мне светит десятка, самое малое, а может, и четырнадцать, если еще и контрабанду повесят.

– Ни хрена себе…

Парень заржал.

– Глядишь, обойдется. А честно, даже неплохо иной раз отдохнуть в тюрячке. Тихо, спокойно, не надо к каждому присматриваться – не стукач ли. «Торпеды» Абдиса – по барабану. А в последнее время… да ты слышал наверняка.

– Да… слышал.

Никола и в самом деле слышал. Большую часть наркобизнеса контролировали курды, но в последнее время подняли голову «Черные Скорпионы». Захотели дележа.

– Скажу только вот что, – продолжал Керим, – денек сегодня – зашибись. Наслаждайся. Солнышко, небо голубое. Все могло быть хуже. Я мог бы сейчас кантоваться в Кобани[81], как мои кузены.