Книга Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура - А. Кошелев

С 1 августа нас выводили непосредственно к границе, которая вся была огорожена четырьмя рядами колючей проволоки, между ними — следовые полосы и через каждые 200 метров пограничные вышки. Обычно мы подходили к границе в 23 часа, свободно наблюдали за японской территорией, а к утру зарывались в заранее подготовленные окопчики-ячейки — ложились, укрывались шинелью и заваливали сами себя песком, маскируясь травой и мелким кустарником. На весь день имели литровую фляжку воды и в кармане сухари. В жару, в дождь целый день до ночи лежали и наблюдали за японской заставой, что там происходит, старались замечать все, запоминали, а время определяли по солнцу. На следующую ночь в 23 часа приходила смена. Вернувшись в расположение батареи, мы докладывали свои наблюдения, которые сверялись с наблюдениями и записями пограничников.

Вечером 8 августа во всех батареях и дивизионах прошли митинги, затем всем выдали по боекомплекту, на батареи подвезли боеприпасы. С наступлением темноты приказали отдыхать, но никто не спал. Все ждали команды. В три часа ночи полк был поднят по боевой тревоге и двинулся вслед за пехотой к границе. Когда подошли к японской заставе, то увидели, что все японцы уже уничтожены нашей штурмовой группой. Где-то впереди шел бой — были слышны выстрелы, взрывы, которые все удалялись вглубь территории Маньчжурии.

Японцы были так ошеломлены неожиданностью, мощью и стремительностью нашего наступления, что, почти не оказывая сопротивления, в панике отступали. За первые два дня мы продвинулись на 120 километров и к вечеру 11 августа вышли к Хайларскому укрепрайону, самому мощному и крупному на этом направлении.

Здесь японцы наконец попытались нас остановить. Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением, пехота запросила артиллерийскую поддержку. Пока наш полк разворачивался, мы, разведчики, разделились на группы по 5–7 человек и пошли на передовую. Несмотря на то, что уже стемнело, корректировали огонь батарей, который был очень интенсивным и точным. Когда огневые точки противника были подавлены, пехота поднялась в атаку, прорвав первую линию вражеской обороны. Японцы отступили в глубь укрепрайона, к горе Хайлар. Укрепления здесь были очень серьезные — за противотанковым рвом несколько рядов проволочных заграждений, дальше траншеи, за ними двухэтажные артиллерийские ДОТы, каждый из которых защищал усиленный батальон. Толщина стен достигала трех метров железобетона, сверху была двухметровая подушка земли. Все подходы простреливались перекрестным огнем.

Целый день мы находились на передовой, ведя наблюдение за японскими позициями. Вечером получили приказ проникнуть как можно глубже в расположение врага и корректировать оттуда огонь артиллерии. Нужно было незаметно просочиться через боевые порядки противника. Пехотные разведчики показали нам место, где не было сплошной линии обороны — по этому участку весь день работала наша артиллерия, и здесь мы впервые увидели очень много погибших японцев: должно быть, из-за высоких потерь они и оставили эту позицию. Миновав передовую, мы проползли еще около двух километров вглубь японской обороны и замаскировались, распределив сектора наблюдения. С утра и до вечера командир по рации корректировал огонь батарей, а мы внимательно следили за действиями японцев, засекали их огневые точки, выявляли командные пункты и скопления пехоты для контратак, сообщая координаты обнаруженных целей в штаб полка.

Ночью, когда немного поутихло, подремали часа полтора-два, по очереди. Ближе к утру получили приказ продвинуться еще на пару километров. Незамеченными поднялись на какой-то бугор, нашли заросшую мелким кустарником траншею, вновь тщательно замаскировались и с рассветом уже передавали свежие данные.

Однако на следующую ночь, 15 августа, когда мы возвращались обратно и уже миновали передовую, японцы нас обнаружили. Пулеметный и минометный обстрел был настолько силен, что головы не поднять. Пришлось вызывать огонь прикрытия и отходить ползком, но избежать потерь все же не удалось — погиб ефрейтор Анатолий Середкин, тело которого мы вынесли с собой. Доползли до противотанкового рва, остановились. Здесь уже была наш пехота. Прямо в стене рва выкопали укрытия, оборудовали НП. Отсюда было рукой подать до японских ДОТов, продолжавших вести огонь. Тогда батареи нашего полка выдвинулись вперед и ударили прямой наводкой по амбразурам. Саперы зарядами взрывчатки ломали стены ДОТов. Но японцы никак не желали признать поражения и даже пытались контратаковать. Часов в пять вечера батальон самураев-смертников — с мечами наголо, в расстегнутых кителях с закатанными рукавами — с криками «Банзай!» бросился в психическую атаку. Но наши артиллеристы не растерялись — развернув батареи, открыли огонь шрапнелью. После нескольких залпов от батальона осталось меньше половины. Наша пехота поднялась в контратаку и перебила их всех. Ни один не отступил и не сложил оружия. Раненые самураи делали харакири, но в плен не сдавались. Все поле было усеяно их трупами. В это время кто-то из нас неосторожно приподнялся, японцы обнаружили наше укрытие и накрыли минометным и артиллерийским огнем. Один снаряд разорвался прямо на бруствере окопа, меня контузило и завалило землей. Когда откопали, я ничего не слышал, только глазами моргал, из левого уха сочилась кровь, а голова трещала так, будто по ней колотили молотком. Меня отправили в медсанбат.

А 17 августа гарнизоны японских ДОТов наконец выкинули белый флаг. В плен сдались около 54 тысяч солдат и офицеров во главе с генералом Намуро. Но кое-где еще продолжались перестрелки — наши солдаты зачищали территорию укрепрайона и гору Хайлар от японцев, которые не желали капитулировать.

Через пару дней проведать меня в медсанбат пришел Михаил Васильев. Он сказал, что к вечеру дивизия выступает на Большой Хинган. Мне не хотелось отставать от своего полка, и я сбежал из санбата. Когда вернулся на батарею, комвзвода спросил меня, как самочувствие. Я ответил, что нормально, хотя голова еще болела, а повязку с головы снял, чтобы мне поверили. Пехотные полки дивизии уже пошли вперед; наш полк двинулся за ними через два часа.

Подъем на Большой Хинган был очень трудным — хотя на колеса надели цепи, машины все равно буксовали; на крутых склонах часто приходилось слезать и выталкивать их, а пушки тянуть канатами. Не доходя перевала, наткнулись на опорный пункт у села Бухэду, где самураи вновь оказали упорное сопротивление — ожесточенные бои затянулись почти на двое суток; японские смертники, прикованные к скалам, вели по нам огонь из снайперских винтовок и пулеметов и в плен не сдавались, делая харакири и умирая у нас на глазах. Лишь после того как огневые точки были подавлены нашей артиллерией, в Бухэду ворвались танки и пехота. Японцы отступили к горе Цицикар, где и были добиты.

После чего наша дивизия двинулась дальше на Харбин, но через сутки остановилась — нам объявили, что японская армия разгромлена окончательно и война закончена. Мы кричали: «Ура!» и «Победа за нами!»

Макар Плетнев

кавалерист

Мой отец Егор Плетнев воевал с японцем еще в первую русско-японскую войну, в 1904–1905 годах. Я хорошо помню его рассказы отой войне: они мне многое дали в плане военно-бытовых навыков, позволяющих успешно выживать в экстремальных условиях.