Книга Вельяминовы. Время бури. Книга вторая - Нелли Шульман

– Хочу, чтобы мальчик встретился с его святейшеством, Эудженио. Может быть, он тогда назовет свое имя, согласится, чтобы мы нашли его родителей. Он хороший человек, он страдает. Мы должны ему помочь, – твердо заключил Ледуховский.

Пачелли представил себе, как он начнет объяснять больному понтифику, что тому необходимо принять какого-то спятившего нищего. Камерленг кивнул:

– Я постараюсь, Вольдемар. Я буду молиться за его душу. Хотя мы не знаем, как его зовут… – Пачелли помолчал: «Он даже не сказал, кто его святой покровитель?».

Иезуит помотал головой: «Нет».

– Нет, так нет, – Пачелли протянул руку к серебряному колокольчику:

– Хорошо, Вольдемар. Я сделаю, что смогу… – Ледуховский, как и весь Ватикан, знал, что камерленг ничего не обещает впустую. Иезуит уходил успокоенным. Он хотел поехать к мальчику, в монастырь, и помолиться с ним:

– Он скажет… – Ледуховский спустился вниз, в приемную камерленга, – скажет его святейшеству свое имя. Мы напишем его семье. Они приедут, и заберут его. Он хочет принять обеты. Пусть его святейшество решает, – напомнил себе генерал ордена:

– Я не возьму на себя подобной ответственности, не постригу человека, у которого, может быть, есть жена, ребенок. Он молод, но все равно… – мальчик не говорил о своем возрасте, но иезуит понял, что ему немного за двадцать.

Монах открыл тяжелую дверь, генерал ордена зажмурился. Во дворе играло солнце, было почти жарко. Черная машина, с дипломатическими номерами, въехала в кованые, высокие ворота дворца.

Ледуховский смерил взглядом светловолосого мужчину, в безукоризненном, штатском костюме. Шофер, предупредительно, помог ему выйти из автомобиля:

– Немец, – понял иезуит, – по осанке видно. Они все по Риму ходят с таким лицом, как будто здесь давно Германия. Хотя так оно и есть… – на балконе, Пачелли тоже рассматривал гостя.

Камерленгу позвонил представитель Германии при дворе его святейшества, доктор фон Берген. Дипломат попросил принять берлинского посланца:

– Он не католик, – сказал фон Берген, – но достойный человек, ваше высокопреосвященство. Я друг его отца, графа фон Рабе. У герра Максимилиана есть разговор, обоюдно интересный для Германии и святого престола… – Пачелли хмыкнул: «Посмотрим, что за разговор». Он пошел в гардеробную. Перед посетителями, камерленг появлялся в кардинальском облачении.

Завтрак в отеле «Плаза» подавали на любой вкус. Здесь останавливались главы государств и голливудские актеры. В большом, выходившем на виа дель Корсо ресторане было тихо, по выходным постояльцы просыпались позже. К восьми утра только два стола оказались занятыми. В центре зала, светловолосый, хорошо одетый юноша курил, просматривая The Times. Перед ним стояла овсянка в серебряной миске, ожидалась еще яичница, с бобами и сосисками. Пил юноша, правда, кофе, добавляя в него молоко. Впрочем, за завтраком так делали и сами итальянцы.

В «Плазе» работал отличный кондитер. На каждый стол ставили фарфоровое блюдо с выпечкой, но юноша к булочкам не притрагивался. Официант, обслуживающий зал, знал, что спутница молодого человека от пирожных тоже отказывалась. Она просила крепкий кофе, без сахара, выпивала первую чашку залпом, а за второй чашкой выкуривала сигарету. Сначала официант, глядя на ее заспанные, немного припухшие глаза, усмехался: «Медовый месяц, что ли?».

Однако предполагаемая новобрачная кольца не носила. Официант никогда еще не видел более скучно одетой молодой женщины. Со спины ее можно было принять за ученицу строгой, католической школы.

Официант выносил в зал кофейник, когда появилась гостья. Она, кажется, не надевала ничего другого, кроме серых юбок и синих кофт. Ноги и руки у нее были хрупкие. Рыжие, коротко подстриженные волосы, падали на белый, строгий воротник блузки.

Официанту стало интересно, кто они такие. Итальянец справился у портье. Гости, брат и сестра, записались под фамилией Брэдли. Жили они в смежных номерах. Каждое утро их увозила машина с дипломатическими номерами. Возвращались они вечером, ужиная у себя. Официант не мог понять, почему у синьорины Брэдли такой усталый вид.

Констанца опустилась в кресло. Джон сообщил:

– Для тех, кто вчера не слушал радио, Австрии, больше не существует… – кузина отозвалась:

– Я знаю. Я в ванной включила новости… – белая кожа сияла. Джон удивился:

– Она за полночь ложится, с расчетами. Но все равно, измученной не выглядит… – Джон, в Кембридже, в общем, не вникал в работу физиков. Только на виа Панисперна, во владениях мистера Ферми, он понял, сколько времени тратится на каждый эксперимент. Они приезжали в лабораторию к семи утра. Осмотрев Джона с головы до ног, Ферми, внезапно, улыбнулся:

– Вы тот самый юноша, способный математик, родственник доктора Кроу?

Джону ничего не оставалось, кроме как согласиться. Его отправили в крохотный кабинет. Весь день, с коротким перерывом на обед, Джон обрабатывал бесконечные ряды цифр, и строил графики. Лаборатория Ферми занималась получением искусственных изотопов, на основе так называемых медленных нейтронов. Кузина стояла у бассейна с золотыми рыбками, в вестибюле лаборатории:

– Именно здесь мистеру Ферми впервые пришла в голову мысль о том, что ядра атома будут захватывать нейтроны эффективнее, если между мишенью и источником нейтронов разместить, массу воды. Или парафин, – добавила Констанца. Ее глаза, восторженно, блестели.

Из объяснений кузины, Джон понял, что чем медленнее двигался нейтрон, тем легче возникали реакции превращения элементов. Все это требовалось для создания, в будущем, вещи, которую Констанца, благоговейно, называла ядерным реактором. Кузина надеялась, что больше не понадобится, для получения электричества, сжигать уголь или нефть:

– Энергетика изменится, – девушка расхаживала по номеру, держа тетрадь, – навсегда. Мы избавимся от дыма, прекратим эксплуатировать природные ресурсы… – вспомнив, что в Судетах, на которые, судя по всему, нацелился Гитлер, находятся месторождения урана, Джон осторожно спросил: «С точки зрения вооружения, такая вещь тоже полезна?»

– Мы не участвуем в подобных проектах, – отчеканила Констанца, – и не будем.

Констанца и сама, ночами, сидела над формулами. Говорили, что Ферми, в этом году, получит Нобелевскую премию. После церемонии физик не собирался возвращаться в Италию:

– Кузен Мэтью, в Америке, учеными занимается, – вспомнил Джон, – Ферми, наверняка, будет работать на военное ведомство, что бы Констанца ни говорила… – Джону понравился Этторе Майорана, которого Ферми прочил в свои преемники. Итальянец, тихий, скромный человек, всегда извинялся, принося Джону очередные цифры:

– Вы, наверное, рассчитывали на более интересное времяпровождение, синьор Джон…

– Ничего, синьор Этторе, – весело отзывался юноша, – музеи от меня не убегут.

Майорана, со старомодной предупредительностью, вставал, когда поднималась Констанца, открывал ей двери, и вообще, как думал Джон, производил впечатление достойного человека.