Книга Меняя историю - Геннадий Марченко

И вот этот день настал! Я на немного дрожащих ногах вошёл в аудиторию, где за длинным столом сидели Эльдар Рязанов, Константин Воинов, Никита Михалков и возглавлявший комиссию Георгий Данелия.

– Ну вот, товарищи, тот самый Губернский. Вы все его, наверное, хорошо знаете, а у меня он так и вообще участвовал в «Кинопанораме», – представил меня Рязанов.

– Сергей Андреевич, вы теперь решили и на режиссёрское кресло замахнуться? – спросил Данелия.

– Почему бы и нет? Хочу зарабатывать в два раза больше, не только как сценарист, но и как режиссёр.

Шутка пришлась ко двору, все рассмеялись, а Михалков даже погрозил пальцем:

– Э-э, дорогой вы наш экзаменуемый, в кино идут не за деньгами, а за самореализацией. Потраченные нервы не стоят того, что вы получите в качестве гонорара.

– А вы же ведь и стихи пишете? – снова включился Данелия.

– Не без того.

– Может, прочитаете что-нибудь, в лицах, так сказать? Или у вас всё больше о любви?

Тут я задумался. В лицах хотят, да ещё и своё… Я-то думал, дело ограничится стандартной басней Крылова. Подстава просто какая-то. А может, прочитать им «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»? Как-то в редкие минуты безделья мне вспомнился филатовский «Сказ про Федота-стрельца». Помня, что произведение будет написано где-то в середине 80-х, подумалось, не сделать ли это мне несколько раньше? Но всё же отказался от подобной затеи. Во-первых, при всём желании вспомнить «Сказ…» дословно не представлялось возможным, а во-вторых – лишать Филатова честно выстраданного произведения просто не поднималась рука. И тут же в голове сами собой родились первые строчки, которые я тут же принялся записывать в блокнот. И вот так несколько дней подряд я, сидя то дома, то за рулём, придумывал, в итоге всё это вылилось в такое вот зарифмованное сочинение.

– А давайте я вам прочитаю свой «Сказ про царя Ивана и заморского шарлатана»?

– Интересно, что это за «Сказ…» такой, – переглянулись Данелия с Рязановым. – Ну что ж, попробуйте.

Я откашлялся и, набрав в лёгкие воздуха, принялся декламировать:

Много лет тому назадСтоял в поле стольный град.Восседал в нём царь Иван,Не дурак и не тиран.Был из славного он роду.В общем, нравился народу.Время, о котором сказ, —Расскажу вам без прикрас.Царь давно уж был вдовцом,Но – заботливым отцом.Он души не чаял в дочке,В Ярославне, в ангелочке.Хороша собой девица,Знать, и добрая царицаБудет наперёд она,И отличная жена.(Всё мечтал седой отецВыдать замуж наконецДочь, она, уж если честно,Засиделася в невестах.)

Между делом я следил за реакцией экзаменаторов. Увидев, что на их лицах появилась какая-то заинтересованность, продолжил с воодушевлением:

Как-то раз – была среда —Приключилася беда:Занедужила дивчина.Что за горе, в чём причина?Лекари уж сбились с ног,Но помочь никто не мог.Хуже было Ярославне,Хоть сидела она в ванне,В коей плавали пиявки,И напрасно пила травки —Ни экстракты, ни настойкиНе подняли её с койки.Угасала с каждым днём,Изнутри горя огнём.Царь не спал совсем ночами,Ходил с красными очами,Исхудал Иван, постился,Сутки напролёт молился.Но однажды на рассветеНи в носилках, ни в карете,А пешком пришёл старик,То ль узбек, а то ль калмык.«Передайте, что я лекарь,Знатный травник и аптекарь.Могу вылечить царевну,Из девицы изгнать скверну.А зовут меня Талгат.Будет царь мне только рад».Донесли Ивану вестьГостя тот велел привесть.Говорит: «Мне ЯрославнуИсцелить ты должен справно,Доверяю как врачуИ тебя озолочу.А не сможешь – так и знай,На себя тогда пеняй».Молвил старец тут глаголСтукнув посохом об пол:«Черви выползли из почвы,Ими накормите дочь вы,Без гарнира и приправ,Лишь добавьте в яство трав».И достал он из котомки,Споро развязав тесёмки,Два пучка травы душистой,Протянул рукою мшистойУдивлённому царю:«Эти травы я дарю!С вас не смею просить платы,Ни алмазов в шесть каратовИ ни злата с серебром.Подпишите лишь пером,Вы никчёмную бумажку…»«Утомил ты, старикашка.Мне давай скорей снадобьеУж, надеюсь, не угробитТвой загадочный рецептМою дочку, ясный светЯрославну, чей недуг,Словно обухом нас вдругОглушил и озадачилВесь народ, меня тем паче,Всё ж таки я царь, отец!Ярославну под венецЯ ещё вести мечтаю…Дай бумажку прочитаю».Вперил очи в письмена…«Разобраться без винаВ этой вязи мне непросто…Лет почти уж девяностоПрожил честно на планиде,А таких словес не видел.Эй, служивый, ну-ка быстроПозови сюда министра.Он у нас мастак известный,Разные читает тексты».Вот проходит пять минут,Берендея в зал ведут.Царь суёт ему листок,Мол, прочти-ка нам, дружок.Тот вертел и так и сяк,Тяжело вздохнул, обмяк:«Нет, царь-батюшка, идей», —Грустно молвил Берендей.Царь в сердцах всплеснул руками:«Издевается над намиЭтот иноземный лекарь!Ну-ка, говори, калека,Признавайся сей момент,Что за странный документ?»…

Я прервал своё выступление, потому что Рязанов уже махал руками, давясь от смеха:

– Уф, достаточно, Сергей Андреевич! Надо же, Пушкин вы наш, повеселили.

– И ведь в лицах как изобразил, царя-то как, а! А Берендей! – присоединился Михалков.

Ещё бы, вещать голосом Эраста Гарина – мой фирменный конёк со студенческих лет, когда при встрече с сокурсниками, чьи помятые лица говорили о бурно проведённом накануне вечере, я брезгливо морщился: «Какая отвратительная рожа». А берендеевскую строчку я и вовсе прочел голосом «нашего дорогого и любимого» Леонида Ильича.

– Мне кажется, товарищ Губернский доказал, что достоин учиться в стенах этого учреждения, – подытожил Данелия. – Вы как думаете, коллеги? Ну что ж, Сергей Андреевич, поздравляю, вы приняты на курс к Эльдару Александровичу. Вы уже знаете, наверное, что занятия начинаются 1 декабря? Сейчас подпишем ваш экзаменационный лист, и можете быть свободны.

Через несколько дней последовал звонок от Цвигуна, пригласившего меня к себе в гости. В смысле, не домой, а на Лубянку, хотя, вероятно, он сам считал рабочий кабинет вторым домом. По телефону о причине вызова Семён Кузьмич говорить не стал, и, только оказавшись в его кабинете, я узнал, зачем меня пригласили.