Книга Индия. 33 незабываемые встречи - Ростислав Рыбаков

Начиналось всё точно как в туристской рекламе, мне подвели высоченное нелепое животное с оттопыренной презрительно мохнатой губой и предложили сесть на него. Верблюд предупредительно опустился на землю и я, благо, что был в шортах, взобрался на горбатую спину. Минуты три ничего не происходило. Верблюд надменно щурился, глядя вдаль, я плотно сжимал коленями его теплые-теплые живые бока. Прикрепленный к животному рваный мальчик, этакий индийский Ванька Жуков, безнадежно канючил о чем-то материальном.

Вдруг этот горбатый злыдень резко встал на ноги, причем только на задние. Я повис вниз головой. Держаться практически было не за что. Такой ненормативной лексики, я уверен, близлежащая пустыня не слышала никогда.

Прошло еще несколько минут. Верблюд скрипнул чем-то и поднялся и на передние ноги. Мальчик дернул за веревочку и зашагал впереди. Мы двинулись в путь. Верблюд покачивался, спокойный, уютный и ужасно теплый. Подо мной двигались огромные мослы под теплой шкурой животного. Раза два верблюд поворачивал презрительную голову на 180 градусов и оглядывал меня, прицокивая – видно изготавливался плюнуть мне в физиономию. В целом, ничего не могу сказать, поездка была довольно приятной.

В промежуточном пункте, где мы должны были любоваться закатом в пустыне, я наотрез отказался слезать со своей верхотуры и просидел, как бедуин, на флегматичном верблюде весь недолгий процесс погружения в песок на горизонте пурпурного солнца, резкого похолодания и перехода окружающего мира из желтого в серый и из серого в черный. В спустившейся тьме и остановившемся холоде мы повернули обратно. И снова убаюкивающая качка и ворочающиеся мослы.

В исходном лагере мой «скакун», как подкошенный, внезапно рухнул на колени, и я снова повис в унизительной позе. Ванька Жуков тут же реанимировался и стал настойчиво повторять «бакшиш, бакшиш…».

Когда я, покачиваясь, слез на холодный песок, верблюд сконфуженно отвернулся. Погладив его длинную шею, я тут же при нем поклялся страшной клятвой, что никогда больше не буду ездить на его собратьях.

Пока Бог миловал.

* * *

Осталось рассказать о рикшах.

Рикши – украшение черно-белых экзотических фильмов, художественных и документальных – на самом деле явление страшное и совсем не ушедшее в прошлое.

Строго говоря, есть два вида рикш. Первые, вернее, вторые, т. к появились значительно позднее, это вело-рикши. Берется велосипед, трехколесный, но большой, как коляска, укладываются кожаные сиденья под навесом, за руль берется рикша – ив путь! нажимая на педали, он получает хоть какую-то помощь от своей старенькой машины.

Не то обычный, «классический» рикша, рикшавала. Он работает горбом и ногами. Запряженный в длинные оглобли, наклоняясь сильно вперед, он бежит по раскаленной земле, а за ним (и над ним), развалившись едут «господа», почему-то всегда непропорционально толстые – как герой болливудских комедий. Я понимаю, что всему есть простое объяснение – толстые, значит не бедные, толстым ходить по жаре трудно и т. п. – но лучшей иллюстрации к теории классового расслоения трудно представить.

Изможденные, с провалившимися глазницами, в потных повязках на лбу, эти рикши абсолютно безвозрастны. Кроме того, в отличие от, скажем, большинства наших таксистов, они безропотны и беззащитны.

Но когда власти попытались ликвидировать их как класс, тихие рикши впервые вышли на демонстрацию. Невероятно, но они требовали сохранить за ними право возить на себе благополучных сограждан – слишком велика для них и их семей ценность жалких грошей, получаемых за непосильный их труд. Власти отступились и оставили их в покое. Вот и сегодня, сейчас, когда вы читаете эту книгу, по улицам великой интеллектуальной Калькутты бегут измочаленные мужчины, не имея возможности даже стереть пот, заливающий их глаза.

В одной из последних своих работ Наталья Романовна Гусева, наш видный этнограф-индолог («самая красивая женщина индологии», как говорили о ней коллеги) проникновенно пишет о калькуттских рикшавала:

«В этом огромном, с бесконечно запутанными улицами и нечистыми на вид домами, городе, который переполнен транспортом и задыхается от смога, тысячи рикш бегают с рассвета до глубокой темноты, встраиваясь в ряды машин, затравленно оглядываясь на их скоростные колеса и металлические тела, которые готовы в любую минуты нанести смертельный удар по мягкому, беззащитному человеческому телу, бегают, заломив локти за спину и судорожно глотая зловонные выхлопные газы, бегают, чтобы заработать на семью, на себя, на жизнь. И за каждый день надо отдать пять рупий хозяину коляски – редкий рикша имеет свою, – и только то, что сможет выработать сверх того, и составит его заработок». «Больно на них смотреть», – вздыхает наша соотечественница.

Среди наших посольских, туристов, студентов всегда считалось в высшей степени неприличным ездить на рикше. Сами рикши это искренно не понимали, другие индийцы воспринимали это как причуду.

Мне хочется привести здесь небольшой рассказ, на мой взгляд, один из лучших в русской литературе. Я прочел его лет 50 тому назад на последней странице «Огонька» – и никогда не встречал больше ни самого рассказа, ни упоминаний о нем, ни даже никого, кто хотя бы знал о нём.

Я приведу его в своем пересказе, так, как запомнил его юношей полвека назад. И пусть эта история произошла не в Калькутте, и даже не в Индии, но это рассказ, с одной стороны, соприкасающий нас с жизнью безвестного рикши, а с другой – объясняющий, почему нас принимают на Востоке иначе, чем тех, кто горделиво нес «бремя белого человека».

Итак.

Ясно светило осеннее солнце, золотой и красной листвой полыхали деревья, когда на городскую площадь вышел капитан в советской форме – молодой, красивый и, главное, живой, уцелевший, слегка захмелевший от счастья. Солнечный свет играл на «иконостасе» орденов и медалей, сапоги сверкали и шел он, победитель, по китайской площади – и люди смотрели и улыбались.

И радостно-призывно улыбнулся беззубый рикша, стоявший в тени раскидистого дерева. И даже хлопнул жилистой рукой по нагревшемуся кожаному сидению, приглашая заморского победителя.

И сел капитан, и впрягся рикша в свои оглобли – «поехали!» скомандовал капитан и коляска зашуршала, и побежали вокруг площади усталые ноги. И запел капитан, негромко, но радостно.

А рикша бежал и оглядывался и скалился – веселый господин, наверно, хорошо заплатит, вот повезло-то мне.

И так они совершили по площади несколько кругов и вдруг – стой! – закричал капитан и рикша уперся в землю и осадил потяжелевшую вдруг коляску и испуганно оглянулся.

А капитан ловко выбрался с сиденья и знаками показал рикше, чтобы тот сел на его место. Ужас перекосил морщинистое лицо рикши, он не знал, что и подумать, он сопротивлялся, но капитан был моложе и сильнее, он затолкал почти сомлевшего китайца на пассажирское сиденье, впрягся сам в оглобли и побежал по мостовой.

Рикша корчился от страха, но постепенно ему стало легче; он впервые видел свой город с такой высоты, впервые мог не следить за дорогой. А странный русский бежал и бежал и пел, и медали и ордена звенели на его широкой, не пробитой пулею груди…