Книга Цифровой, или Brevis est - Марина и Сергей Дяченко

* * *

– Мне кажется, что-то происходит, – сказала Баффи.

Они сидели на той же автобусной остановке, где встретились несколько недель назад. Шел снег.

– То есть как? – спросил Арсен.

– Да так… Война опять на Ближнем Востоке, слышал?

– Там всегда воюют.

– А мой брат бросает свой институт, на пятом курсе, и уходит в армию.

– Зачем?

– А вот – зачем? – Баффи повернула к нему серьезное бледное лицо. Кромка вязаной шапочки синим карнизом отчеркивала ее лоб. – Мать в истерике. А он уперся, и все. Ни в какую. Жизнь, говорит, короткая, я хочу быть причастным к настоящему делу…

– К войне?

– А мама, чтобы успокоиться, лепит из хлебного мякиша лошадок.

– Что?!

– У них целый клуб таких, знаешь, женщин разного возраста… интеллигентных. Они лепят лошадок из хлеба. Высушивают. Хранят. Я уже смотреть на это не могу.

– Может, они сумасшедшие?

– Нет, – Баффи поежилась. – Сумасшедших я видела. Ты извини, но мой дед, он…

– Это ты извини, – быстро сказал Арсен.

– Так вот, они не сумасшедшие. Они нормальнее нас. И потому посматривают на нас свысока: мы не понимаем ничего в жизни и в искусстве.

Арсен нервно хихикнул. На самом деле ему вовсе не было смешно.

– А бабушка от этих лошадок в бешенство впадает, – продолжала Баффи. – Она говорит, это же святой хлеб, как можно так над ним издеваться…

Над остановкой вился снег. Собрался народ, втянулся в чрево подошедшего автобуса, и снова стало пусто. Отпечатки подошв на снегу заново заполнялись хлопьями. Заснеженный тротуар хотел покоя. Баффи позвонила Арсену сама – вчера, очень поздно. Сказала – обязательно надо встретиться.

– Что-то происходит, Арсен. Ты замечаешь?

– Почему, – он осторожно подбирал слова, – ты у меня спрашиваешь? Именно у меня? Я, по-твоему, имею к этому отношение?

Баффи посмотрела удивленно.

– Мне больше некого спросить, – сказала суховато. – Но если ты занят, я…

– Я не в том смысле! – Арсен заволновался. – Я просто… неточно… неправильно сказал.

– У меня полный дом народу, а говорить не с кем, – сказала Баффи все так же сухо. – У тебя, наверное, куча друзей, подруг всяких…

– Нет.

– А я вспоминаю наш летний лагерь почему-то, – сказала Баффи. – Особенно когда отец вечером за монитором. Он так их ненавидит…

– Кого?

– Их, – Баффи посмотрела тяжело. – Не понимаешь, что ли? Гомиков, негров, хохлов, правительство, пиндосов, хачиков, богатых, бедных, евреев, арабов… Лучше бы он лошадок из хлеба лепил.

– Он блогер?

– Он звезда, – сказала Баффи с непонятным выражением. – Тысячник, многотысячник. Он этим только и живет. Сидит, транслирует свое омерзение, как… как транслируют рекламу по телику.

– Почему омерзение?

– Потому что это последняя степень ненависти. – Баффи посмотрела ему в зрачки. – Омерзение. Когда твой противник – не равный тебе, не человек, а мразь. Ты сам его назначил мразью. И чувствуешь не злость, не ярость, а…

Она запнулась. Потом сказала отрывисто и деловито:

– Пошли ко мне домой. Никого нет сегодня. Редкий случай.

Арсен торопливо зажмурился.

– Ты чего?

– Сейчас, извини…

Нет. Не было никакой случайности. Программа «Чиксы» оставалась отключенной, и мигал курсор, предлагая подключиться, предлагая власть.

Но ведь мои уши точно слышали только что – «Пошли ко мне домой»?

– Я замерзла, – тихо сказала Баффи.

И Арсен взял ее за руку.

* * *

– Ты же вроде бы не играешь в игры?

– Теперь играю, – она говорила все так же отрывисто и четко, будто автомат.

В комнате Баффи, слишком чистой и убранной, с точки зрения Арсена, на полке стояли в идеальном порядке книги и диски. Упаковок с самыми последними играми Арсен насчитал штук тридцать.

– Ты что, во все это переиграла?!

– Да, – она смотрела, не отводя глаз. – А теперь благодаря тебе у меня еще и «Новые игрушки».

На столе лежали стопкой «Преступление и наказание», «Сто рецептов домашнего бальзамирования» и «Щенки в темноте». Две последние игры Арсен тестировал и засеивал совсем недавно. Обе были жуткие, и в этой жути таилась основная привлекательность. Первая – ролевая игра с элементами шутера. Вторая – стратегичка-хоррор.

– Баффи… То есть Ира. Неужели тебе такое… нравится?

– Да, – она упала на диван. – После того как я приехала тогда из лагеря, я долго не могла успокоиться. Злилась, истерила. Помнишь, когда ты меня провожал на электричку, – помнишь, там на перроне лежал дохлый жук-олень?

– Не помню. – Он осторожно сел на край дивана рядом с ней, будто боясь обжечься. Баффи смотрела Арсену в правый глаз, игнорируя левый. От этого ее взгляд не метался, как иногда бывает, а застыл неподвижно.

– Честно говоря, – она перевела взгляд на его губы, – мне захотелось… я пыталась понять, чем они тебе нравятся, эти игры. Что ты за человек такой.

– Я?

– Я хотела стать для тебя своей, – ее лихорадило. – И для этого начала играть в игры. А они теперь меня не отпускают. Я, когда играю, становлюсь тебе… – Она помолчала и снова настойчиво повторила: – Своей.

И порывисто, будто кидаясь в воду, обняла его.

* * *

Программа «Чиксы» оставалась отключенной, и иконка – тусклой. Арсен чувствовал себя новичком, боялся, нервничал, вел себя по-дурацки, пока не почуял наконец то простое, о чем говорила Баффи: она своя. Была чужая, но приложила усилия, чтобы понять его. И теперь – совершенно своя.

Он еле удерживался, чтобы не орать от счастья и не пугать соседей.

Он был ее мужчина, а она – его женщина. Не осталось ни девчонок, ни девок, ни чикс, ни парней, ни пацанов – все ненужные слова-ярлычки смылись, будто с доски мокрой тряпкой. И счастливое безвременье длилось очень долго. Наверное, минут тридцать.

А потом стрелки часов снова дрогнули и пошли.

* * *

Мама сидела на кухне, где громоздились в раковине немытые чашки и тарелки. Мама грызла яблоко и глядела на монитор. Лицо у нее было счастливое.

– Мама?

– Привет, – мама только что откусила кусок яблока и говорила, торопливо жуя, не очень внятно. – Ну есть все-таки справедливость на свете. Разогнали этот притон, где тетка держала хомяков… Погоди, Арсен, я что-то еще хотела тебе…

Она сдвинула брови, мучительно стараясь припомнить.