Книга Жертвоприношение - Грэхем Мастертон

Лиз обняла меня и крепко прижалась, уткнувшись щекой мне в плечо.

– Дэвид, – успокаивающе произнесла она, – я знаю, что ты думаешь, будто ходил туда. Знаю, что ты действительно веришь в это. Но этого не было. Ты никуда не ходил.

– Не знаю, – ответил я. – Не знаю, что мне думать, черт возьми!

Я встал с кровати и подошел к окну. Лиз, откинувшись на подушку, наблюдала за мной.

Небо уже прояснилось. Гроза миновала. Лишь легкая радуга светилась над разрушенной крышей часовни. По «наве» не расхаживали фигуры в цилиндрах. За кустами не шныряли сгорбленные когтистые завшивевшие грызуны в капюшонах. Я испытал облегчение от мысли, что сам создал в Фортифут-хаусе вымышленный мир – мир, в котором пытался справиться со своими проблемами, дав им лица, формы и имена.

Лиз подошла сзади и обняла меня. Я почувствовал, как ее соски трутся о мою голую спину.

– Помнишь, что я говорила тебе? – спросила она. – Ты можешь забыть Джени. Можешь научиться быть собой. Это твоя жизнь, Дэвид. Возьми ее в свои руки.

Я повернулся и поцеловал ее. Ее глаза сверкнули красным огоньком в солнечном свете. Один из крови. За окном кричали чайки. День наполнялся теплом и солнечным светом. Благословение природы, а возможно, и Бога.

– Посмотри, какая красота, – сказал я. – Когда видишь все это, хочется жить.

Но тут из-за деревьев появился Дэнни и медленно направился к дому. В одной руке он нес ведерко с совком. Другой что-то подбрасывал и ловил, подбрасывал и ловил.

19. Кончина лета

Я еще застегивал рубашку, когда встретил его у кухонной двери.

– Привет! Надоели крабьи бега?

Он потер себе лоб, словно у него болела голова.

– Мне больше не нравятся крабы. После того, что они сделали с миссис Кембл.

– Они же не знали. Они не видят разницы между рыбой и людьми.

– Они ужасные.

– Ну да, – сказал я. – Согласен. Хочешь лаймада[73]?

Дэнни подбросил в воздух что-то темное и металлическое и тут же поймал.

– Что это? – спросил я, открывая бутылку с напитком и наливая в стакан.

– Ключи, – ответил он. – Я нашел их на пляже. Им лет сто, наверное.

– Ключи? – переспросил я. – Позволь взглянуть.

– Они все ржавые. И обросли ракушками.

Он протянул мне небольшую связку ключей на кольце. Я положил их на ладонь и стал изучать. Он был прав. Им было как минимум сто лет. Под воздействием морской воды стальные ключи превратились в тонкие ржавые зубцы, а латунные почернели от соли и покрылись крошечными ракушками.

Само кольцо для ключей представляло собой металлический диск с каким-то треугольным символом. Вокруг треугольника виднелись следы голубой эмали. Ниже я разобрал изъеденные буквы «Ре…о».

– Думаешь, они стоят много денег? – спросил Дэнни. – Это же могут быть ключи пиратов, верно?

Я медленно покачал головой:

– Нет… Это не пиратские ключи. Это ключи от машины.

– Но они такие старые на вид.

– Да, они старые. Но посмотри, что написано под значком. Ре – что-то там – о. Рено. Это ключи от машины преподобного Пикеринга. Сегодня утром он пытался их найти.

– Как они могут быть такими старыми, если он потерял их только сегодня утром? – нахмурился Дэнни.

Я опустил его выпотрошенное тело в море, и волны унесли его прочь… Но ключи, наверное, выскользнули из кармана и упали на камни. Им было больше ста лет, и все же Дэнни нашел их именно там, где они упали. Им было больше ста лет, и все же до сегодняшнего утра их там не было.

Я сел, снова и снова перебирая ключи Пикеринга. Дэнни наблюдал за мной в недоумении. Эти ключи ярко демонстрировали ошеломляющий парадокс Фортифут-хауса. Здесь можно было изменить и прошлое, и будущее. Можно было убедиться, что события произошли в прошлом, несмотря на то, что они никогда не происходили. И, что самое жуткое, можно было убедиться, что события не происходили, даже если они произошли.

Тело Денниса Пикеринга лежало под половицами гостиной, с тех пор как Бурый Дженкин убил его в 1886 году. Я видел его там. Но теперь его там не было. Я изменил прошлое. Внезапно меня пронзила мысль, что время течет не линейно, а параллельно. Наше внимание переключалось с одного события на другое, как карточки в мутоскопе[74]. Но мы всегда могли остановить этот мутоскоп и вернуться в начало. Всегда могли вынуть карточки и заменить их другими. События всегда были там, начиная с доисторической эпохи и до конца времен. Королева Виктория по-прежнему была там, и Генрих Восьмой, и Цезарь. И я был там, еще мальчиком. И Джени. Наверное, я мог вернуться назад во времени и сделать так, чтобы Джени не познакомилась с тем бородатым типом.

Неудивительно, что Древние так жадно ухватились за возможность путешествий во времени. Неудивительно, что Древние вселились в шумерских жрецов, рискнувших посетить дочеловеческие цивилизации. Неудивительно, что они вселились в Кезию Мэйсон и во всех ее предшественников и последователей. Древние были бесконечно коварны. И чрезвычайно заинтересованы в собственном выживании. Они прекрасно поняли – как и я сейчас, – что время можно перемещать, сдвигать, менять его последовательность. Подобно политикам, они осознали с безжалостной ясностью, что власть над временем становится ключом к власти надо всем и вся. Над миром, в котором больше нет морали, миром, в котором безраздельно господствует потворство своим желаниям.

Как такому скромному, обычному писателю, как Лавкрафт, удалось услышать его имя, я не хотел даже думать. Но эра Йог-Сотота уже надвигалась на нас. Йог-Сотота, этой первобытной слизи в молекулярном хаосе, пребывающей вечно, за пределами бездонных глубин времени и пространства!

Я посмотрел на связку ржавых ключей и почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Это было неопровержимым доказательством моего возвращения в 1886 год. Неопровержимым доказательством того, что Деннис Пикеринг был убит Бурым Дженкином. Того, что я похоронил его тело в море.

Это значит, что «Деннис Пикеринг», посетивший меня сегодня утром, вовсе им не был. Скорее всего, я не ошибся насчет него. Это был Бурый Дженкин, который с помощью магии Кезии Мэйсон создал иллюзию Денниса Пикеринга. Кезия легко превратила дверную ручку в человеческую руку. Почему бы ей не превратить завшивевшего Бурого Дженкина в викария?

Я прошел в коридор и набрал по телефону номер сержанта Миллера. Он обедал сэндвичем у себя в офисе и ответил мне с набитым ртом.

– Сержант Миллер? Это Дэвид Уильямс из Фортифут-хауса.