Книга Заградотряд - Сергей Михеенков

– Гусёк! Что ж ты лежишь? Надо уходить!

Гусёк плакал. Слёзы бежали по его грязным щекам блестящими дорожками и дымились.

– Ты за мной, дядя Нил?

– За тобой, за тобой, сынок.

Отяпов снял надетую через голову винтовку.

Рядом с Гуськом лежал пожилой боец с артиллерийскими петлицами. Ноги его были укутаны. Сквозь одеяло сочилась кровь.

– Что, за сыном пришёл? – сказал он тихо.

– За сыном.

Слава богу, Гусёк был жив. Лида сказала, что осколок вынули. А значит, была операция. Отяпов знал, что после операции тревожить человека нельзя. Но как же тут не тревожить?

– Слышь, браток, ты меня, такого, не оставляй. – Артиллерист смотрел на него глазами человека, который уже знал свою судьбу до конца.

– Как же я вас, двоих-то, понесу?

– Ты неси его. Он молодой, ему ещё жить и жить. А меня… – Артиллерист указал дрожащим пальцем на винтовку, которую Отяпов сунул прикладом в снег, и она теперь стояла рядом с ним, как живая.

– Что ты? Я такое не смогу…

– Сможешь. Бросить нас смогли. А стрелять – легче. Поверь мне, легче. Я стрелял. В октябре, под Вязьмой. Так что давай.

– Да у меня и патронов-то нет, – стал отговариваться Отяпов, чувствуя подступающий ужас и власть неподвижного взгляда артиллериста.

– И меня, – вдруг послышалось из-под другой шинели.

– И меня…

– И меня…

Он завернул Гуська в одеяло, перекинул его через плечо и, опираясь на винтовку, как на посох, трюшком побежал вдоль оврага, назад, к артиллерийскому складу, к дороге. Голоса оставшихся в овраге ещё долго гудели в голове.

В стороне леса, где осталась рота и где незнакомый полковник собирал автоматчиков в группу прорыва, послышалась стрельба и хлопки гранат. Значит, пошли.

Отяпов пересёк дорогу и зашагал напрямую, по глубокому снегу. Так, казалось, ближе до южной опушки. Может, всего с километр.

Гусёк потяжелел. Похоже, он был без сознания. Но тёплый. «Значит, живой», – с надеждой думал о своём боевом товарище Отяпов. Через одеяло он чувствовал его живое тепло.

В стороне санной дороги заурчал мотор. По звуку, немецкая танкетка. Отяпов присел, прислушался. «Так и есть – танкетка. Как Бог его отвёл от дороги…»

Там закричали нечеловеческим криком. Танкетка взревела мотором, понеслась в глубину леса. «Давит, гад», – догадался Отяпов. Такое он уже видел под Брянском.

Силы ещё были. Он лез по глубокому снегу, тащил свою ношу и чувствовал, что этот километр он пройдёт без остановки и отдыха.

Так и вышло. Но когда он вернулся в знакомый лес, где оставил свой взвод и Лиду, никого живого там не нашёл. И лейтенант с остатками взвода, и рота, и полк – все ушли. В затоптанном снегу лежали только с десяток убитых. Рядом валялись их винтовки. Подсумки на убитых расстёгнуты и пусты.

Следы вели в одну сторону. Отяпов пошёл по ним. Куда ушёл полк, туда надо и им. Куда же ещё…

На опушке лежало ещё несколько трупов. Все – головой туда, куда ушёл в прорыв полк.

Дальше он решил идти не по лугу, а лесом, вдоль опушки. Так безопасней. Хотя глубокие и уже смёрзшиеся тропы в снегу манили тем, что передвигаться по ним было значительно легче, чем по целику.

Так он прошёл ещё с километр.

Стрельба уходила правее и дальше. А он, держа вдоль опушки, поворачивал в тишину. Впереди было тихо. И там же, впереди, светился прогал. Узкая поляна, уходившая в глубину леса. Видимо, лесной покос. Или просека. А может, дорога?

Обходить её Отяпов не стал. Слишком далеко. Силы надо было беречь.

Когда вышел на просеку, почувствовал, что он тут не один. За ним кто-то внимательно наблюдал. Чужой. Отяпов оглянулся и посмотрел из-под своей ноши в глубину просеки. На густой сосне сидел человек. Сидевший был замаскирован сосновыми ветками и куском белой материи. Но опытный взгляд охотника разглядел его среди маскировки. «Кукушка». Снайпер. Или наблюдатель. Что тут делать наблюдателю? В белом маскировочном халате. Человек смотрел в бинокль. Смотрел на них. На то, как один тащит другого, опираясь на винтовку, словно на посох.

«Когда же он выстрелит, – напряжённо думал Отяпов. – Вот сейчас… Сейчас… Ещё шаг… Ещё два… До леса шагов пятьдесят, а по такому снегу – ещё больше. Сейчас…»

Немцы так и не смогли запечатать «котёл» со всех сторон сильными отрядами с артиллерией и танками, как они умели это делать в подобных случаях. Часть окружённых числом до полка организовала прорыв, смела пехотный взвод с тремя пулемётами и ушла в сторону основной обороны.

Чтобы тем же маршрутом не воспользовались оставшиеся мелкие группы и одиночки, по периметру коридора были оставлены снайперы. На большее сил и средств не хватало.

Оберефрейтор гренадерской роты Норберт Франке занял свою позицию ещё утром, до появления русских. Когда иваны повалили сплошным валом через открытое пространство, он буквально за две-три минуты расстрелял обойму. Но другую заряжать не решился. Пять пуль он выпустил точно, без промаха. Пять иванов споткнулись, выпали из потока и теперь лежали на затоптанном снегу, медленно покрываясь сизым инеем. Вполне достаточно для того, чтобы сегодняшнюю охоту считать удачной.

И когда на просеку вышел ещё один иван со своим полуживым товарищем на плече, оберефрейтор задумался. Винтовку он зарядил. Но стоило ли добивать этих бедолаг, опоздавших в прорыв? Всё равно они далеко не уйдут. Замёрзнут в каком-нибудь ближайшем овраге. Остановятся на отдых и замёрзнут, сидя в том овраге. Задремлют от усталости и потери сил и замёрзнут.

Он поднял к глазам бинокль и начал внимательно рассматривать бредущих.

Раненого нёс коренастый красноармеец лет сорока. Раненый был завёрнут в одеяло. И это показалось старшему ефрейтору весьма трогательным. Такого он ещё не видел. Разведка сообщила: там, в лесу, иваны устроили госпиталь, раненых много, больше двух тысяч. Но санитарного обоза во время прорыва Норберт Франке не наблюдал. Значит, раненые брошены. Большевики делали это и осенью прошлого года. Жутко было смотреть.

А этот тащит. Должно быть, уверен, что дотащит. Кто они друг другу? Возможно, никто. В окопах, месяц назад, познакомились, стали товарищами. Обычная история.

Однажды Норберту тоже пришлось тащить на себе раненого напарника. Наблюдателя. Случилось это в ноябре, на Оке. С тех пор он ходит на охоту один. Раненого товарища бросить невозможно. Даже если у самого сил нет.

Коренастый словно что-то почувствовал. Начал оглядываться. Конечно, почувствовал. Вот оглянулся в его сторону, и Норберту Франке показалось, что взгляды их встретились.

«Если сейчас он бросит раненого и схватится за винтовку, я прикончу их обоих», – подумал оберефрейтор Франке. Тогда эти два ивана закроют ровно две дюжины. Хороший счёт.