Книга Петр II - Николай Павленко

Мая 18, в день восшествия царского на престол, был большой съезд во дворец для принесения поздравления великой княжне, сестре Его величества. Ее высочество сделала мне честь, приказав мне остаться обедать у нее, и за столом была весьма милостива ко мне. Здоровье ее было не в очень хорошем состоянии: врачи думали, что у нее чахотка, и вследствие сего лечили ее так, как будто у нее была грудная болезнь. Но не чахотка была причиной ее болезни, и только один врач мог ее вылечить, именно брат ее. Его величество по восшествии своем на престол имел такую доверенность к своей сестре, что делал для нее все, и не мог ни минуты оставаться без нее. Они жили в величайшем согласии, и великая княжна давала удивительные советы своему брату, хотя только одним годом была старее его. Мало-помалу, однако же, царь привязался к своей тетке, принцессе Елисавете, а фаворит его и другие придворные, кои не любили великой княжны за то, что она уважала Остермана и благоволила иностранцам, всячески старались выхвалять принцессу, которая не любила своей племянницы, и сделали то, что через полгода царь не говорил уже с ней ни о каких делах и следственно не имел к ней никакой более доверенности. Великая княжна, у которой душа была превосходнейшая, чрезвычайно страдала от того, что брат удалился от нее, и это страдание усугублялось еще тем, что он ее обижал, отдавая при всех почет ее тетке, которая совсем перестала ходить к ней и торжествовала победу, перестав считаться с великой княжной. Вот настоящая причина ее болезни, и грусть ее была так велика, что она впала в изнурительную лихорадку, которая чуть было не свела ее в могилу, но крепкое ее телосложение и молодость избавили ее от сей опасности. Царь несколько недель пробыл в подмосковных, но возвратился 30-го числа и на другой день сделал смотр обоим гвардейским полкам. Он пригласил меня на сей смотр, и я остался доволен экзерцицией сих полков.

Июня 2 поехал я к барону Остерману и очень удивился, найдя у него фаворита Долгорукого и отца его. Они смутились при моем входе, почему я счел приличным сократить мое посещение и, посидев немного, откланялся с большим желанием узнать, зачем они приезжали.

Я узнал это на другой день от самого фаворита, к которому заехал. Он сказал мне, что пробыл у Остермана более четырех часов, что Остерман, со слезами на глазах, просил его о дружбе, уверяя, что он никогда и ничего не будет делать без его согласия и будет говорить с царем не иначе как при нем, после чего они заговорили о здоровье царском, условясь, чтобы впредь всегда ездил за город с Его величеством врач, и что, наконец, они говорили о домашних делах. Он примолвил, что никогда не будет любить Остермана. Беседу нашу прекратил присланный от царя звать Долгорукого к себе.

Июня 4 получено известие о кончине герцогини Голштинской, которая без прекословия была первой красавицей в Европе. Русских мало опечалило это горестное известие, да и сам царь не грустил, однако же велел надеть траур на три месяца. Герцогиня была дочерью Петра I и покойной царицы Екатерины и вышла за герцога Голштейн-Готторпского в 1725 году.

Царь, пробыв в Москве только два дня, уехал опять за город, но фаворит велел мне сказать, что когда я назначу день своего праздника, то уведомил бы его, и он уговорит Его величество быть на нем.

Июня 23 получил я письмо от маркиза де ла Паз, который дал мне знать, что Его величество король, наш государь, совершенно одобряет то, что я принял Андреевский орден и повелевает мне благодарить царя именем Его величества за отличие, мне оказанное.

Приготовив все для праздника, который я должен был дать по случаю сугубого бракосочетания, я отправил нарочного к фавориту с просьбой доложить о сем царю и просить его о назначении дня. Мне отвечали, что Его величество назначил 27-е число, что он возвратится в Москву единственно для того, чтобы быть на моем празднике, и что я могу приехать туда, где теперь находится Его величество для формального приглашения. Я очень был доволен сим знаком милости, потому что никому не давалось позволения видеть Его величество, когда он занимался охотой с избранным обществом.

Вследствие сего я отправился в подмосковную фаворита Горенки, где находился царь, и Его величество принял меня с отличным благоволением. Пригласив его формально на свой праздник и отобедав с ним, я рано возвратился в Москву для приглашения принцесс. Его величество приехал в город в ту же самую ночь.

Наконец 27-го числа я дал свой праздник и, по мнению общему, он был лучше всех, какие только бывали в России. Бал длился до 3 часов утра, и царь уехал очень довольный моим праздником, который стоил мне 6979 рублей или 2000 испанских пистолей.

Июля 10, по старому стилю день Св. Петра, тезоименитства царского. Я приехал во дворец с графом Вратиславским, и царь приказал нам остаться обедать за его столом. Стол кончился почти в 5 с половиной часов, и как нам сказали, что в это же самое время начинается бал, то мы и остались там в беседе с бароном Остерманом и князем Василием Долгоруким. Вскоре пришел генерал Ягужинский сказать, что меня зовет к себе фаворит, и провел меня до его комнат, где я нашел фельдмаршала Долгорукого, с которым и познакомился. Мы попили порядочно. Сегодняшний бал продолжался до двух часов утра, и царь обращался со мной благосклоннее обыкновенного, так что весь двор заметил это.

В тот же день простили барона Шафирова и позволили ему приехать ко двору поцеловать руку у царя. Он был любимцем у Петра I и вице-канцлером, но несколько уже лет находился в опале, был лишен всех чинов и ордена Св. Андрея. Остерман, который очень его боялся, по причине больших его способностей, всегда сопротивлялся его прощению, но Долгорукие, которым он был родней, успели помочь ему, с тем, однако же, чтобы он оставался без должности и имел бы только счастье видеть своего государя. Впрочем, все дело состояло единственно в том, чтобы навести страх на Остермана.

Июля 22 царь возвратился в Москву по случаю дня рождения своей сестры великой княжны, и для того, чтобы принять от графа Вратиславского две богатые кареты, присланные в дар царю от императора.

Июля 23, по окончании приема карет, мы были у руки великой княжны и тот же час сели за ужин с Его величеством и принцессами, после чего танцевали до первого часа пополуночи. В сей же день царь возвратил фельдмаршалу Долгорукому чин подполковника гвардии, которого, как и всех прочих, он был лишен Петром I за то, что пристал к его сыну, отцу нынешнего государя, погубленному в 1718 году.

В тот же день Его величество пожаловал орден Св. Александра Невского гофмаршалу Шепелеву и статскому советнику Наумову.

Июля 31 приезжал ко мне фаворит Долгорукий. На изъяснение мое о необходимости и последствиях возвращения в Петербург он уверял меня, что и сам желает уговорить к тому царя, но как его родитель и другие все стараются удержать царя в Москве, то ему не хочется, чтобы кто-либо знал о его намерении, и даже с Остерманом он не будет говорить о том. Наконец, он обещал мне склонить на то царя, как скоро выпадет только снег, чтобы можно было ехать на полозьях, но просил содержать это в тайне, что я ему и обещал. Таким образом мы расстались.

В начале августа фаворит Долгорукий и барон Остерман, бывшие явными между собой врагами, помирились. Немало содействовал этому и я, хлопотав о сем с лишком четыре месяца. Со стороны Остермана я не нашел ни малейшего сопротивления, но очень трудно было уломать фаворита. Он имел врожденное отвращение к Остерману, которое поддерживали родственники и соотчичи, не желавшие между ними согласия, потому что Остерман был неспособен давать ему, подобно им, дурные советы, и поэтому всячески старались побуждать его к низвержению Остермана. Но наконец фаворит понял, что для него нужно жить в ладах с сим просвещенным министром, и потому он пристал к нему и не делал ничего, не посоветовавшись с ним.